Александр Громов - Мягкая посадка

— Вообще-то я сотрудничаю, — сказал я. — И потом, все это я слышу довольно регулярно. Сельсин дает накачку.

— Пусть в меня так стреляют, как ты сотрудничаешь, — сказал Сашка. — Я, конечно, понимаю, твои чувства к приятелю, но и ты должен осознать, что в нашем деле оправданы даже ошибки, если они не ведут к катастрофическим последствиям, а в деле с Юшкевичем это заведомо не так. Имей в виду, мне проще всего было бы считать, что скрытым адаптантом и убийцей по меньшей мере троих преподавателей был этот самый исчезнувший Решетов, тем более что убийства теперь прекратились, — тебя устроит такая версия?

— Нет.

— Меня пока тоже. Ты сам прекрасно понимаешь, сколь многого эта версия не объясняет. Значит, будем работать, да или нет?

Да, кисло подумал я, кивая. Работать-то мы будем… Вацек отпал, кто следующий? Чтобы найти тупик в конце темного коридора, нужно пройти его весь. Может быть, конечно, там окажется и не тупик. Только ужасно не хочется идти этим коридором…

Я не услышал, как отворилась дверь, да и не все услышишь за вакуум-фильтром. Я только увидел, как в комнате беззвучно, как привидение, появился Вацек. Оправданная ошибка… Он шел по лаборантской со странной плавностью сомнабулы, временами осторожно прикасаясь к стенам и предметам, ощупывая их кончиками пальцев — он словно бы вспоминал пальцами окружающее. Судя по всему, нас он не видел, это уже было что-то новенькое. Приглядевшись, я заметил у брелока-кошки третий горящий глаз.

— Ага! — закричал Сашка, схватив брелок и что-то с ним делая. — Вот и именинник. Марина! Маришечка, можно тебя?

Шаги. Молодая женщина. Ого! Все при ней, ничего не скажешь. Цыпа.

— Вацек, это Марина, — Сашка подскочил, устремился и подвел женщину за руку. — Помнишь, я тебе обещал? Маришка, это тот самый Вацек. Ну, совет да любовь, как водится, женился Тарас, не спросился у нас. Так?

— Так, — сказал Вацек без выражения. — Спасибо вам, Александр Генрихович.

— Не Александр Генрихович, — вразумительно сказал Сашка. — Какие церемонии между коллегами. Сашка — и все. Лаборант Сашка Столповский. Такой-сякой. Ты понял?

— Понял, Александр Генрихович, — еле слышно сказал Вацек.

Цыпа состроила гримаску.

— Сашка!

— Простите. Да-да, я помню. Саш… Я оправдаю. Я обязательно… Простите, очень спать хочется…

Сашка метнул на меня молниеносный взгляд.

— Ты бы хоть с Сергеем поздоровался, — сказал он Вацеку, — а то он тут без тебя не в себе немного. Психует.

— Здравствуйте, Сергей Евгеньевич, — вымучил Вацек.

— Здравствуй, Вац. Как ты?

— У меня все хорошо, Сергей Евгеньевич, — сонно сказал Вацек.

— Может, сегодня я занятие проведу? — предложил я, поколебавшись.

— Спасибо, я сам. Мне можно идти?

— Куда еще идти! — закричал Сашка. — А «горько»?! Ты чего смотришь, Вац? Такая женщина… Серега, давай-ка вместе: горь-ко! Горь-ко!!..

Они поцеловались торопливо, с болотным чмоканьем.

— И как это понимать? — спросил я, когда дверь за парочкой закрылась. Сашка только хмыкнул и повалился на стул.

— Уймись. Его пальцем не тронули.

— Рад слышать.

— Тогда какого рожна вопрос?

— Марина, — с отвращением сказал я, подумав. — Субмарина! У меня такое ощущение, будто я присутствовал при случке. У тебя нет? По-моему, если бы ты им приказал совокупиться вот на этом столе, они бы послушались без оговорок. Они даже ухитрились бы получить от этого удовольствие, если бы ты им это приказал. Нет?

— Кому есть дело до их удовольствия? — сказал Сашка. — Подожди до обеда, все сам поймешь. Ты, Сергей, меня все-таки удивляешь. Государственную Евгеническую когда еще обсуждали. Экран не смотришь?

— Смотрю.

— Тогда должен понимать.

Экран… Горящая нефть. Горящий лес, засыпанный снегом до половины высоты стволов. Снег тает у ног привязанных… И толпа. Орущая. Вот именно — экран. Вот оно…

— Так что, ты говоришь, у тебя с шеей? — спросил я.

— С шеей? — Сашка потрогал пластырь. — Разве я что-то говорил?

— Ожог?

— А зря я тебя нелюбопытным назвал, — усмехнулся он. — Что, дымом все еще тянет?

— Где твой балахон? — спросил я.

Сашка внимательно посмотрел на меня.

— Что ж, в интересах взаимного доверия придется объясниться, — сказал он после паузы. — Сам понимаешь, я мог бы просто заявить, что все то, чем занимается служба нацбезопасности, служит интересам народа и государства — между прочим, это действительно так, пусть даже некоторые наши действия не вполне понятны рядовому обывателю, — но такое объяснение, конечно, не для интеллектуалов, вроде тебя, верно? А если я просто попрошу тебя мне поверить, ты поверишь?

Я промолчал.

— В балахоне был не я, — сказал Сашка. — Но я там тоже был, это ты верно понял. Мы должны направлять энергию народа на его же благо, это, я думаю, в объяснении не нуждается. Прокаженного не лечат горчичниками. Выбор методов лечения всегда диктуется самой болезнью, как бы нам ни хотелось, чтобы было наоборот. Если бы человечество столкнулось просто с новой глобальной угрозой своему существованию, методы могли бы быть иными. Мы уже привыкли, в конце концов. Знаем, что человечество справится с любой доселе еще неизвестной угрозой — мобилизует все силы, отхаркнется кровью, вымрет в худшем случае наполовину, но справится! Но перед нами никогда еще не вставали сразу две угрозы такого масштаба: стремительно надвигающийся ледниковый период и обвальное вырождение интеллекта значительной части человечества…

Падающие хлопья… Жирный дым, закрученный в спираль…

— Тебе вообще-то не странно, что офицер нацбезопасности заговорил обо всем человечестве? — Сашка хмыкнул. — Я буду говорить только о нашей стране, чтобы ты не пугался. Где-то лучше, где-то хуже, а у нас картина довольно типичная: при всем напряжении сил государство еще смогло бы локализовать одну из этих угроз, но не обе. Не обе! — вдруг закричал он и покосился на свой брелок. — Мы не знаем, как это делается! Ликвидировали последствия войн и неумного управления, навели порядок, худо-бедно обеспечили охрану среды, стали наконец-то жить по-человечески — псу под хвост? У нас сокращают штаты, нет притока свежих сил и некому работать, неоткуда взять людей! Неоткуда! Сколько угодно желающих — и нет мало-мальски пригодного человеческого материала! Почти нет. Еще сто лет назад наша структура представляла собой как бы плотину водохранилища, обеспечивающую прочную стабильность государства. Теперь, и это еще в самом лучшем случае, мы просто задвижка для регулировки и отвода в безопасное место разрушительной энергии большей части наших с тобой так называемых сограждан. Чего ты хочешь от задвижки? Чтобы мы не вели определенную работу среди не пристроенных к делу дубоцефалов, так? А ты не думал, что они возьмут в работу вас, когда толпе надоест верить в вашу сказочку?