Сергей Галихин - За час до срока…

Даже над диваном. Многие из книг были очень старыми. Если на полках и было свободное место, то там стояли старинные амфоры, небольшие скульптуры и прочая старинная дребедень.

— М-да, — с философским видом сказал Вовка. — Именно так я и представлял каморку настоящего профессора.

— Как? — удивился Стас.

— Ну… так, — пожимая плечами, развел руками Вовка.

Стас улыбнулся и пошел на кухню ставить чайник.

Четыре газовых плиты в ряд, восемь кухонных столиков, разбросанных по углам огромной кухни. Здесь тоже все было как прежде. Не всегда темы для разговоров учителя и учеников были историческими. Нередко говорили о взаимоотношениях людей в обществе, о дружбе, предательстве, книгах, фильмах, смысле жизни, наконец. Профессор в качестве примера приводил реальные ситуации из жизни коммуналки, принимая ее за маленькую модель мира. Тут были рассказы и о мыле в кастрюле врага по кухне, и о чужой сковороде на плите соседа в момент его неожиданного возвращения, и много чего еще. Конечно, не все соседи поступками своими походили на зверей. И за детьми приглядывали, и старикам помогали.

На кухню вбежала маленькая девочка. В руках она держала серого полосатого котенка, его лапки свисали как косички на голове хозяйки. Девочка поздоровалась, прижала котенка к правому боку и открыла холодильник. Достав оттуда пакет молока, налила его в блюдце, стоящее в углу, возле холодильника, и посадила перед ним котенка. Маленький пушистый комочек вытянул к блюдцу мордочку, несколько раз обнюхал молоко и начал лакать. Девочка сидела рядом и гладила котенка по шерстке.

— Опять его притащила! — не то прогнусавил, не то прошипел плюгавый толстячок с лакированной лысиной. — Всю квартиру зассал!

Стас знал этого толстячка. За всю свою жизнь он не упустил ни одной возможности сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойным примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом — в ЖЭК, а к старости перешла на газеты. Профессору от этой семейки тоже досталось.

— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка, словно мячик.

Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете и ударился о ногу Стаса. Девочка встала, недоуменно моргая глазками. Через пару секунд она захныкала и почти сразу же заревела.

Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым ртом. Егоров был уверен, что сейчас расплющит плешивого с одного удара по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном проеме появился Сергей, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать лет и лысого невзлюбил с первого часа. Сергей с ходу схватил толстячка за отвороты плюшевого халата и приподнял к себе. Толстячок дернул ножками, с них слетели шлепанцы.

— Я тебя, сверчок плешивый, последний раз предупреждаю, — тихо и внятно сказал Сергей. — Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.

— Да я тебя… — трепыхался толстячок, — а ну пусти… распустили вас… да я вас всех…

— Топай отсюда. Засранец! — прошипел Сергей и вышвырнул толстячка через открытую дверь в коридор.

Толстячок отскочил от стены, чудом устояв на ногах, одернул халат и засеменил прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Сергей постоял немного в дверях, прислушиваясь к бубнежу, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.

— Здорово!

— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую руку.

— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.

— Ну ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием средств к существованию. Теперь не поразгружаешь вагоны, как мы в молодости.

— Это точно, время другое, — согласился Сергей.

Он поставил сковороду на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский голос, и Сергей вышел из кухни.

Стас посмотрел на девочку, сидевшую на корточках и гладившую лакающего молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стасу вдруг стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы, пусть даже годы, сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе.

Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то никто не замечает зла рядом с собой. Обычного, бытового зла, которое происходит в двух шагах. Гораздо проще разглагольствовать на темы «кто виноват и что делать», но при этом не делать ничего. А чаще всего и сделать-то надо не так уж и много. Изменяя всего лишь себя, мы изменяем целый мир.

Стас не успел заварить чай, как вернулся профессор. Он был очень рад сидеть за одним столом со своим учеником и пить чай с вареньем. Стас это заметил, и ему снова стало стыдно. Старику и нужно-то было совсем немного: чтобы ему хотя бы изредка звонили.

Вовке же здесь, похоже, понравилось. Он улыбался профессорским шуткам, рассказам из преподавательской и археологической практики. И чай был каким-то особенно вкусным…

— Андрей Борисович, я вас очень прошу, не увлекайтесь походами в музей.

— Станислав, но он же не граф Монте-Кристо, — удивился профессор. — Не сидеть же мальчику в заточении. Иногда надо и воздухом подышать.

— Конечно, надо, — согласился Стас. — Только все же лучше, чтобы Вовка поменьше бывал на глазах у посторонних.

— Но…

— Андрей Борисович, позже я вам все объясню, — улыбнулся Стас.

— Ну что же. Дома так дома, — согласился профессор. — Мы и дома найдем чем заняться.

Через час Стас ушел. Главное было сделано, какое-то время Вовка будет вне игры. Стас не хотел рисковать и поэтому решил спрятать его у профессора.

Здесь его точно никто не найдет. И как же все-таки гадко, что поводом для визита к старому учителю была необходимость в его помощи.

Топорков шел на работу с больной головой, сутулясь и глядя себе под ноги.

Вот уже третью ночь у него не получалось нормально заснуть. Вчера он еще раз перерыл все материалы, которые ему удалось собрать о поезде и культе.

Ничего полезного. Слухи, легенды, документальные свидетельства. И ничего, что могло хотя бы косвенно относиться к «алгоритму зла». У Юры ничего не получалось. Его размышления зашли в тупик. Бондарь на звонки не отвечал, на контакт пока не шел.

Когда Топорков пришел в редакцию, все, кто попадался на пути, смотрели на него с плохо скрываемой улыбкой. Юра улыбался в ответ и, отмахиваясь, пробирался к своему столу.

— Веселая была ночка? — с улыбкой до ушей спросил Саша, фотограф, приятель по работе.