Александр Громов - Циклогексан (сборник)

А спасателей все не было…

Рыба-Кит сделал вид, что между нами не произошло ничего особенного. Он даже пообещал мне, что если я снова «заведу себе цветочки», то он поможет мне их вырастить, если, конечно, я не буду мешать ему своим психополем. Ему было попросту скучно – теперь, когда после гибели ростков на меня самого свалилась уйма свободного времени, я хорошо это понял. Здесь и поговорить не с кем. Вельбот? Он не собеседник, а цепной пес на страже перечня гарантированных законом прав. Кроме того, Рыбе-Киту требовались не собеседники, а слушатели. Его поведение было гнусно, но иначе он не мог. Я гнал его прочь – он возвращался и спрашивал, на чем мы в прошлый раз остановились. Он пробовал левитировать и учил левитировать меня, хотя сам не оторвался от земли ни на сантиметр. Он читал мне выдержки из Р.Х. Бауха и заставлял глядеть на иероглифы. Я чувствовал, что схожу с ума. И в тот самый день, когда уже казалось, что сумасшествие неминуемо, я нашел то, что мне было нужно.

Это была металлическая стойка от палатки. Она поблескивала в траве на полпути к реке, должно быть, я выронил ее в спешке, когда пытался бежать вплавь. Тонкостенная трубка из алюминиевого сплава, очень удобная не только как подпорка. Конечно, ею нельзя убить, размышлял я, сжимая в руке свое оружие. Тем лучше. Следовательно, не будет и речи о том, чтобы нарушить право человека на жизнь.

И как жаль, что я не додумался до этого раньше!..

Но сначала следует проконсультироваться у вельбота, прежде чем к нему или ко мне подоспеет Рыба-Кит, осененный новой идеей. Вон он идет. А это значит, что мне предстоит сложный обходной маневр со всевозможными обманными финтами. Мне нужна одна минута. Если вельбот до сих пор еще не понял, что к чему, я в немногих словах обрисую ему ситуацию. А потом невинно (очень невинно, как бы между делом) спрошу, имею ли я в этих условиях право на самозащиту.

И как только механизм подтвердит мое право, я это право реализую.

Шаг. Еще шаг. И звенят цепи.

Опять? Ну да, опять. Как будто нельзя было подождать еще немного. Ничего, сейчас я приду в себя и выясню, где я и что со мной можно сделать. А цепи все звенят.

Я еще плохо видел, но по долгому, сопровождавшему нудный стук шагов эху понял, что дорога ведет через горы. Кажется, уже наступил рассвет; в такое время нынешнее белое светило, сегодня заметно более крупное, чем вчера, только набирает размах, готовясь к взлету над хребтом, а два его карликовых спутника, желтый и оранжевый, стараются вовсю, раскрашивая вершины радостными красками, – но когда наступит полдень и тройное солнце выползет в зенит – тогда все будет иначе: карлики исчезнут в короне главной звезды, снежные пики вспыхнут нестерпимым блеском, и безжизненные склоны зальет ровный мертвенный свет. Вот тогда начнется самое трудное: сколь ни жмурься, а к вечеру резь в глазах станет невыносимой, и воспаленные веки будут царапать глазные яблоки, как крупный наждак. Нет, утро куда лучше. Глаза пока не болят, темп движения невысокий, и когда прекратится озноб, оставленный на память убийственным холодом ледяной ночи, я на короткое время пожалею, что не родился поэтом, чтобы описать великолепную игру красок на гребнях гор, тонкие струи водопадов, срывающихся с далеких скальных уступов, настолько совершенные, что к ним просто нечего добавить, и поэт будет мучиться, подбирая слова и подозревая, что слов таких нет. Ну нет так нет, и, значит, можно написать куда короче, к примеру, так:

…Дорога петляла среди гор в нескончаемом подъеме. Колонна осужденных понуро двигалась вперед. Время от времени позади сухо щелкал выстрел: конвойные добивали отставших…

Вот и все. Более чем достаточно. И я подозреваю, что именно так и будет написано. Дело в том, что Он…

Трах! Не дали довести мысль до конца. Это где-то сзади. Ну вот, что я вам говорил.

Я оглянулся. Позади густо вставала пыль, поднятая сотнями ног, но сквозь пылевую завесу было видно, как двое охранников тащат тело убитого к краю обрыва. Люди в колонне, втягивая головы в плечи, невольно ускорили шаг. Но надолго их не хватит, через некоторое время усталость возьмет свое, кто-то отстанет, и тогда снова прозвучит выстрел. В хвосте колонны, как всегда бывает, идут самые слабые и измученные и, может быть, самые счастливые из всех осужденных, потому что они не увидят рудников, им не дойти даже до перевала, они это знают и, наверное, сознают, что лучше уж сразу, – но идут, идут…

Тело убитого было сброшено вниз. Оно будет долго лететь, переворачиваясь в воздухе, ударяясь о выступы скалы, и в конце концов достигнет дна. И пока колонна не дойдет до рудников, многим придется испытать ту же участь. Но только не мне. Потому что это было бы слишком просто…

…Цепь, сковывающая руки, больно врезалась в кожу. Чтобы отвлечься, Орк считал шаги. Через каждые пятьсот он разминал затекшие пальцы на руках, предчувствуя, что руки еще понадобятся, и осторожно скашивал глаза в сторону идущего справа охранника. Следовало выждать удобного момента…

Итак, начало положено. А Ури Орк – это я. На сей раз я родился в колонне осужденных на бессрочную каторгу, а значит, максимум на полгода, больше никому не выдержать. Не самая приятная стартовая позиция, но прежде бывало и похуже. И я скован цепью, иными словами – буйный и склонен к побегу. И охранник, тот самый, идущий справа, при первой возможности подстрелит меня с особенным удовольствием, да только успеет ли? И то, что он, держа карабин под мышкой, преспокойно шагает на полпути между мной и обрывом, говорит очень о многом. Например, о том, что он болван, каким по авторскому замыслу и полагается быть охраннику, и еще о том, что мне действительно предстоит попытка побега с этапа, откуда не убегал еще никто, да еще самым прямолинейным и недвусмысленным путем – в пропасть.

Будь моя воля, я подождал бы более реального шанса. Это Он думает, что я не боюсь высоты. Автору позволено многое. Впрочем, пока все верно: высоты я действительно не боюсь. Но из этого факта Он, кажется, намерен вывести заключение о том, что я не боюсь и падать с любой высоты. А это совсем другое дело.

Так или иначе, мое рождение состоялось, и снова в роли главного героя, другой роли я не знаю. Это ко многому обязывает, и поэтому теперь хорошей жизни не жди. К финишу я, скорее всего, приду полумертвым, но в конце концов верх будет за мной. Это неизбежно. Меня не убьют, не искалечат непоправимо, не выбьют мозги, сделав идиотом. Ничего этого не случится, зато о погонях, драках, прекрасных дивах и хитрых головоломках можно сказать с уверенностью: что-то будет. Если особенно не повезет, то все сразу.