Александр Сухов - Армагеддон объявлен

– Эниэль и Парацельс зовут нас за свой столик. Ты как?

– У нас есть выбор? – улыбнулась Кайла.

– Боюсь, что нет.

– В таком случае это судьба, – заявила девушка и, взяв своего спутника под ручку, направилась к вышеозначенному столику.

– Добрый вечер, уважаемые коллеги! – поприветствовал эльфийку и землянина Зенон.

При виде синеокой красавицы Парацельс весь расплылся в плотоядной улыбочке, однако, как по мановению волшебной палочки, произошло нечто, сокрытое от глаз вновь прибывших. Землянин вдруг дернулся всем телом, самодовольная физиономия его весьма болезненно скривилась, и он жалобно посмотрел на усмехнувшуюся эльфийку.

«Если Эниель сегодня надела те же самые туфельки на шпильках, в которых позавчера фланировала по лагерю магов, – подумал Зенон, – не завидую нашему гению».

– Добрый вечер, Зен и Кайла! – широко улыбнулась эльфийская красавица. – Присаживайтесь за наш столик.

– Здравствуйте! – ответила Кайла и не без определенной толики робости перед языкастой и непредсказуемой эльфийкой уселась на свободный стул.

– Давно сидим? – присаживаясь рядом с возлюбленной, поинтересовался Зенон.

– Примерно с полчаса, – ответила Эниэль.

– А вы, наверное, тот самый Парацельс, о котором так восторженно отзывается сам генерал? – Кайла окинула благожелательным взглядом явно пришибленного гения.

– Здрасьте! – запоздало отозвался землянин и, с опаской посмотрев на свою излишне ревнивую пассию, продолжил: – Рад, весьма рад столь приятному знакомству! Смею вас уверить: слухи о моей исключительности весьма преувеличены. Все, что я тут наизобретал, вполне могли воплотить в жизнь ваши ученые и инженеры, тем более при наличии столь мощного магического потенциала. К тому же ваше общество…

Землянин, оседлав своего любимого конька, принялся рассуждать о незаслуженно-плачевном состоянии наук и технологий на Ультане и о головокружительных перспективах ожидаемого маготехнологического скачка. Зенон и Кайла лишь ненадолго отвлеклись, чтобы сделать заказ подошедшему к столику официанту, после чего продолжили внимать мудрым речам пришельца.

Впрочем, развернуть сколько-нибудь впечатляющую панораму грядущих перемен Парацельс не успел, поскольку подносы с закусками и выпивкой прибыли очень быстро.

Разлив по бокалам легкое игристое, Зенон провозгласил тост «За любовь и дружбу». Когда бокалы опустели, Кайла предложила Парацельсу перейти на «ты». Предложение девушки было принято немедленно и с воодушевлением…

По мере того как содержимое трех доставленных официантом бутылок «Лозы Азурии» убывало, обстановка за столиком заметно теплела. Эниэль и Кайла с увлечением обсуждали состоявшийся недавно визит наследника престола. Эльфийке хватило ума и выдержки не затрагивать в присутствии Парацельса персону принца Жара как мужчины и любовника. Зенон и в особенности Кайла были просто ошеломлены подобной сдержанностью. Неужели эта неукротимая в словах и поступках бестия наконец-то обрела то настоящее чувство, о котором мечтает каждое разумное существо, но не всякому выпадает счастье испытать его?

«Интересно, чем ему удалось буквально приклеить к себе эльфийскую красавицу? – размышлял Зенон, потягивая легкое, бьющее в нос лопающимися пузырьками углекислоты вино. – Вроде бы и внешне неказист, не манерен, да и лицом так себе. Однако каким-то чудесным образом заставляет держаться обычно неуправляемую фурию в рамках приличий. Воистину неисповедимы пути Господни».

Кайлу подобные мысли абсолютно не беспокоили. Парацельс при всей своей интеллектуальной привлекательности вовсе не был ей интересен как мужчина, и не потому, что был невзрачен или не манерен. Просто она уже нашла свой зеленоглазый идеал, и все прочие мужчины в этом мире были для нее теперь вовсе не мужчинами, а существами в некотором роде бесполыми, иными словами, в определенном плане абсолютно безынтересными. Эниэль своим совершенным женским чутьем прекрасно улавливала эмоциональное состояние девушки и, не видя в ней потенциальной соперницы, опять же на инстинктивном уровне прониклась к Кайле буквально сестринскими чувствами. Короче говоря, эльфийка если и не возлюбила генеральскую секретаршу, аки самое себя, во всяком случае, вполне ей доверяла. А от взаимного доверия до настоящей дружбы буквально один шаг. Именно этот шаг и удалось сделать двум особам женского пола. Не обращая внимания на своих спутников, они с увлечением принялись обсуждать последние тенденции мировой моды в сфере одежды, причесок, косметики и парфюмерии.

Пока дамы увлеченно щебетали о своем, о женском, Парацельс нашептал тихонечко Зенону на ушко с полдюжины весьма скабрезных анекдотов земного происхождения. Некоторые байки были свежи, но большинство из них, особенно насчет мужей в шкафах и под кроватями, а также злых тещ, все-таки имели местные аналоги. Впрочем, данное наблюдение лишь подтверждало общепринятую теорию вселенской универсальности юмора. Иными словами, если огры Ультана истерически ржут над тем, что кто-нибудь неловко грохнется со сломанного стула или пукнет в самый неподходящий момент, значит, на Земле или еще где-нибудь в необъятном Межмирье обязательно отыщется любитель точно такого же сомнительного юмора с запашком. То же самое касается и мало кому понятного юмора темных эльфов, и тяжеловатых для восприятия плоских гномьих шуточек.

Наши герои настолько привыкли к царящему в помещении шуму, что пропустили момент, когда в зале наступила абсолютная тишина, после которой сидящая за столиками толпа разразилась бурными рукоплесканиями и громкими радостными возгласами:

– Браво, Вильяр! Задай жару, Бронзо! Виват Вильяру Бронзо!

Обернувшись лицом к сцене, Зенон увидел в круге света высокого мужчину среднего возраста, бледного и худого. Поначалу Зенон принял его за вампира, но, приглядевшись получше, понял, что это никакой не вампир, а обыкновенный человек, изнуренный до крайности то ли какой-нибудь неизлечимой хворью, то ли добровольными или вынужденными постами. Имя этого человека он уже слышал. Со слов Кайлы, это был один из местных гениев от поэзии. Второго вроде бы Арчибальдом Веселухой кличут. Кажется, эти парни – непримиримые враги и вечные соперники.

Пока наш герой мысленно анализировал явление народу местной знаменитости, в зале наступила полная тишина, и Вильяр Бронзо, низко поклонившись уважаемой публике, возвел глаза к потолку и начал читать едва ли не навзрыд, по всей видимости, только что рожденные им стихотворные строфы: