Роберт Шекли - Белая смерть

Дэйн откинул голову назад, стараясь хоть как-то унять пульсирующую боль. Потом пошевелил затекшими пальцами. Эта партия решительно оборачивалась не в его пользу!

В течение последующих часов Зеттнер подверг Дэйна нескольким интенсивным допросам. Зеттнер рассматривал американца как более или менее трезвомыслящего интеллектуала, служащего делу капитализма без особых убеждений, а скорее просто по инерции. Для подобного рода людей существовал вполне определенный набор аргументов. Зеттнер воспользовался им. Он полагал, что Дэйн, если его правильно сориентировать, сумеет принять новый комплекс идей о природе и законах функционирования общества. А на основе этих идей возможна выработка новой программы действий. Живой и служащий правому делу Дэйн имел бы гораздо большую ценность, чем непокорившийся и, следовательно, мертвый.

Своей цели Зеттнер попытался достичь, используя описанные в учебниках процедуры; Дэйн представлял собой всего лишь ребус, требующий расшифровки, всего лишь набор противоречий, в которых предстояло разобраться, всего лишь сгусток рефлексов, которые надо было разложить по полочкам. Но, столкнувшись с реальной жизнью, с ее пристрастиями и противоречиями, описанные в учебниках приемы обнаружили свою несостоятельность. Идеи об освобождении народных масс от гнета капитала Дэйна не воспламенили, священный ход Истории его тоже особо не волновал.

Однако у Дэйна и Зеттнера нашлась одна общая черта, которая роднила их и которая, когда закончились неизбежные идеологические дебаты, внушила им едва ли не чувство взаимной приязни. Они оба любили поговорить о своей профессии. Дэйна очень заинтересовало, каким образом Зеттнер умудрился перевезти его с парижского вокзала в нынешнюю тюрьму, которая, как выяснилось, находилась в пригороде Вены. Зеттнер с огромным удовольствием просветил «коллегу». Впрочем, абстрактная социальная теория никогда не относилась к числу сильных сторон Зеттнера.

Рассказывая о своем плане, во всех подробностях описывая просчитанные варианты и тонкости мизансцены, Зеттнер явно оживился. Он вытащил карту и показал, в каких местах он расставил людей, где расположил машины. Покинуть Париж с пленником было легче легкого. Гораздо сложнее оказалось проехать через две границы, чтобы добраться до Австрии. Конечно, пограничные посты пришлось выбирать с особой тщательностью. А в остальном Зеттнер положился на свои книжные знания человеческой природы.

Оглушенного наркотиками Дэйна связали по рукам и ногам, заткнули ему рот кляпом и запихнули в багажник автомобиля. В машину посадили трех красивых француженок, которые якобы отправлялись в отпуск. Никаких сложностей на границах не возникло, и Дэйну оставалось лишь поаплодировать изобретательности собеседника.

В последний раз выходя из комнаты Дэйна, Зеттнер испытывал нечто вроде сожаления при мысли о том, что человека такого масштаба придется уничтожить, предварительно выжав из него все необходимые сведения.

Немного погодя в комнату степенно вошел улыбающийся Бардиев. Он принес с собой бутылку портвейна и коробку сигар. Они с Дэйном уже встречались один раз в конце Второй мировой: Бардиев был тогда майором артиллерии, а Дэйн — капитаном в Управлении стратегических служб. Они познакомились, встретившись в Берлине на приеме в каком-то посольстве, и обменялись лишь несколькими фразами. С тех пор они часто читали друг о друге в документах секретных служб и рапортах Второго управления. А их мимолетная встреча наполняла эти материалы жизнью и смыслом.

Некоторое время они сидели молча, словно заговорщики. Потом Бардиев, рассматривая тлеющий кончик своей сигары, поинтересовался, что Дэйн думает о Зеттнере.

— Он очень молод.

Бардиев слегка наклонил голову.

— И настроен весьма решительно.

Бардиев снова наполнил стаканы.

— Такой коллега едва ли вызывает у вас особо теплые чувства, — продолжал Дэйн.

Бардиев, поморщившись, пожал плечами. В воздухе повис вопрос. И Дэйн сформулировал его:

— Бардиев, вы можете выпустить меня отсюда?

— Это абсолютно исключено, — заявил Бардиев тоном маклера, вздувающего цену.

— Однако это было бы в высшей степени практично.

— Почему?

— Потому что в этом случае я пообещал бы вам убить Зеттнера.

— Друг мой, вы бредите. Убить Зеттнера! Зачем, черт возьми?

— Чтобы спасти вашу жизнь. И мою тоже, разумеется.

Итак, вопрос был задан, но его пока не приняли всерьез.

— Дэйн, — сказал Бардиев, — вино ударило вам в голову. Вы предлагаете совершенно нелепые вещи. Зачем мне убивать моего друга Зеттнера?

— Если моя информация верна, то ваш шеф переведен на афганскую границу. Бардиев, теперь вы — кисть без руки.

— Ах! — воскликнул Бардиев. — Таковы издержки большой политики.

— Вы пережили много политических бурь. Как вам это удавалось в прошлом?

Бардиев задумчиво глядел в сторону.

— Хорошо, скажу яснее, — решился Дэйн. — Неужели вы откажетесь воспользоваться полезным орудием, оказавшимся в ваших руках?

— Мы не стираем грязное белье на людях.

— Речь идет о вашей голове, — настаивал Дэйн.

Снова наступила тишина. Через несколько секунд Бардиев объявил:

— Я не предатель.

— А я и не считаю вас предателем. Вопрос вообще не ставится так.

— Если вы не считаете меня предателем, как вы осмеливаетесь предполагать, что я совершу поступок, который называется предательством?

Бардиев задал вопрос серьезным тоном, глаза его заблестели.

— Я рассуждаю следующим образом, — пояснил Дэйн. — Ваш покровитель в опале. Значит, в опасности и вы. Ваша политическая позиция считается неблагонадежной.

— Временно.

— Да, но ваше желание жить тоже временно. Зеттнер с друзьями, укрепив свои позиции, начнут капитальную чистку. Лучшее, на что вы можете рассчитывать, — это двадцать лет лагерей.

— Меня могут перевести на административную должность в какой-нибудь узбекский городок.

— Это маловероятно.

— Продолжайте, — предложил Бардиев.

— Я не ставлю под сомнение ваш патриотизм. Как раз наоборот, именно на него я и рассчитываю. Кто из вас двоих, по вашему мнению, способен принести больше пользы своей стране — вы или Зеттнер?

— По-моему, я.

— Итак, вы решились.

— Не торопитесь, — хмыкнул Бардиев. — Если кто-нибудь убьет Зеттнера, что выиграю я? Политический курс это не изменит.

— Вы выиграете время, а не мне вам объяснять, как дорого оно ценится. Ветер может подуть и в другую сторону.

— Но не для меня. Особенно когда начнут выяснять, почему я позволил улизнуть заключенному Дэйну.

— А ему позволите улизнуть не вы, а Зеттнер. В конце концов, операцией руководит он. Охранников подбирал тоже он, и он за все в ответе. Всякий его промах будет рассматриваться как тяжкий грех.