Аександр АБРАМОВ - Повести и рассказы

Алексей Иванович смотрел на жену снизу вверх и благостно улыбался.

– Не желаешь – не надо. Извини, родная… Только замечу: свою славу я еще до войны зацепил. Сам. И представь – удерживал.

Настасья, которая Алексея Ивановича тоже вдоль и поперек изучила, услыхала в его тихом воркованье нечто опасное, нечто, быть может, грозное, пахнущее бунтом на корабле, что заставило ее мгновенно сменить роль, перестроиться на ходу, выдать примиряющее:

– Сам, конечно, кто спорит?.. – и с легкой горечью: – Просто я думала, что была тебе помощницей, а выходит… – в душевном расстройстве махнула рукой, безнадежно так махнула, пошла из гостиной.

И Алексей Иванович всполошился, вскочил, догнал жену – она ему позволила себя догнать! – схватил за руку.

– Ну, не сердись, Настасьюшка, осел я старый… Сон мне приснился пакостный, ерунда всякая – «из раньше».

Настасья остановилась, повернулась к мужу, пристально посмотрела в его виноватые глаза, проверила: действительно ли виноватые, не ломает ли комедию? Потом поцеловала в лоб, как клюнула, сказала наставительно:

– Никогда не верь снам «из раньше». Они врут. И воспоминания тоже врут. Что было, то было, а все, что было – было хорошо.

– Очень много «было», – машинально заметил Алексей Иванович, имея в виду тавтологию в Настасьином афоризме.

А Настасья Петровна поняла по-своему:

– Верно, много. Но все – наше. Общее. Твое и мое… – и вдруг смилостивилась, пошла на уступку: – Хочешь, я опять Давиду позвоню, скажу, чтоб ничего не делал?

– Позвони, Настасьюшка, прошу тебя. Мне так спокойнее.

И Алексей Иванович почувствовал себя победителем.

Но вот вам парадоксы человеческой психики: Настасья Петровна тоже чувствовала себя победительницей. В самом деле, какая разница: видный, заметный, гениальный, талантливый? Все это – слова. А дело-то давным-давно сделано.

– Выходит, зря путешествовал? – ехидно спросил черт, когда Алексей Иванович, отсмотрев программу «Время», поднялся к себе и привычно умостился в кресле у письменного ветерана-работяги.

– Не зря, – не согласился Алексей Иванович, закуривая тайную вечернюю сигарету и пуская дым прямо в чертячью рожу. Но тот и не поморщился: дым для него – одна приятность. – Спасибо тебе, черт.

– За что? – черт искренне удивился. – Просил вернуть молодость, жаждал остаться на той полянке, а все ж воротился? Как-то не по-фаустовски получается…

– Прожитого не исправишь. А спасибо – за вновь пережитое.

– Как не исправишь? Ты же хотел разрушить музей…

– Поздно, черт. Силы не те, воля не та. Да и музей уже – не только мой.

– Значит, все будет по-прежнему: большой человек, повелитель бумаги?..

– Не трать зря иронию: я себе цену знаю. Сам утверждал: ты – это я. И наоборот.

– Вроде как больная совесть писателя?

– Больная, черт. Ты же вернул мне лишь те мгновения, которые и вспоминать-то больно.

– А приход Настасьи?

– Разве что это… Так она и сейчас со мной.

– Ну а не оставил бы ты ее у себя, ушла бы она тогда?

– Ничего бы не изменилось, черт. Она – это тоже я, только писать не умеет.

– Выходит, будем доживать?

– Много ли осталось?

– Верно, немного, – со вздохом согласился черт. – Только холодно у тебя в музее, – поежился, передернул плечами.

– Хочешь, я лампочку посильнее вверну? – заботливо спросил Алексей Иванович.

– Не надо. Дай-ка мне сигаретку, подымлю с тобой, – щелкнул пальцами – между ними возник синий огонек. Черт прикурил, затянулся, пустил дым кольцами. – А ничего табачок, приятный… Так что у нас там с погодой?

– Сам знаешь: циклон. Область низкого давления, обложные дожди, температура – шестнадцать по Цельсию.

– Совсем в этом году лета нет.

– И не говори! Одно расстройство…

Сигаретный дым плавал по комнате, внизу шептал телевизор, ветер раскачивал деревья в саду, космическая станция «Салют» совершала очередной виток вокруг дождливой планеты, где-то в созвездии Кита готовилась вспыхнуть сверхновая, свет от которой, если верить астрономам, дойдет до нас еще очень-очень не скоро.

«Что есть женщина?» – суперглубокомысленно думал Стасик Политов, выгоняя со двора поджарый «жигуленок» испанского цвета «коррида», нахально лавируя задом среди иных личных авто, по изящной дуге объезжая парадный строй мусорных баков, проскальзывая в опасной близости от стриженного по-солдатски, под ноль, тополя и газуя по Маленковке, а потом – дальше, туда, где вольно и плавно несет свои мутные воды древняя река Яуза.

«Что есть женщина?» – тоскливо и безнадежно думал драматический артист Стасик Политов и сам себе отвечал без запинки: «Женщина есть зло!»

У него имелись все основания к такому категоричному и в общем-то несветлому выводу. Он только что вдребезги разругался с двумя довольно близкими ему женщинами, а именно: с женой Натальей тридцати восьми лет от роду и дочерью Ксенией, восемнадцативешней девицей. Что послужило причиной ругани, мы еще узнаем, а пока, к слову, отметим, что заслуженный артист Стасик Политов вправе был задать себе такой философски вечный вопрос и так легко на него ответить, потому что всю сознательную жизнь поклонением его окружали разные женщины: красивые и не слишком, добрые и мегерообразные, молодые и увядающие. Нравился им Стасик Политов, вот и вся причина! Но он-то, он, хитрюга чертов, привык к идолопоклонству, дня без него не мыслил, идол, все выгоды в нем искал и, представьте себе, находил кое-какие. Но и об этом потом, потом…

А пока зафиксируем ваше внимание на том, как умело выводил он со двора свой морковный седан-люкс, как хладнокровно, с каскадерской удалью рулил между поименованными препятствиями, хотя, казалось бы, – необратимое влияние стресса, тяжелые последствия бытового конфликта… Но нет, нет и нет! Никаких последствий не наблюдалось. Бытовой конфликт не давил на психику Стасика как раз потому, что привык он к подобным, пусть даже бурным, но быстротечным конфликтам – дома, в театре, в одолженной на вечерок холостяцкой квартирке, в машине, на улице, в магазине, везде, везде. Вечно он кого-то не устраивал, что-то не делал или делал не то, забывал, опаздывал, придирался по пустякам, спорил не к месту и не ко времени – сплошной Недостаток, а не человек.

Именно так: Недостаток с прописной буквы, человек – со строчной.

И вот вам результат: Стасик плевать хотел на все претензии к собственной драгоценной персоне и вышеуказанным филвопросом задавался скорей всего по инерции, машинально. А может, то была фраза из роли горьковского Актера, которого Стасику предстояло нынче вечером изобразить?.. Нет, помнится, не говорил ничего такого Актер, не отвесил ему Алексей Максимович богатой реплики…