Аександр АБРАМОВ - Повести и рассказы

Что они, сговорились все? Берегись, берегись, береженого бог бережет… Береженого не спасает даже теория вероятности: бутерброд падает как вверх маслом, так и вниз. В среднем – пятьдесят процентов, вероятно. Но, вопреки разуму, в моем случае вероятность «маслом вниз» неуклонно росла.

Я пошел на,кухню, отрезал кусок хлеба и уронил нож. Вспомнил: к чему бы это? К гостю мужского пола.

И даже не удивился, услышав звонок у двери. За дверью стоял улыбающийся Ганя. Один.

– В кино мы не попали, — сообщил он.

– Билетов не достали?

– Ага.

– Мороженое ели ассорти?

– Нет, — сказал Ганя, не знакомый с текстами классических советских оперетт, — Людка не любит мороженое.

– А кстати, где она? — спросил я и тут же сообразил: да и не могло ее быть: я вилку-то не ронял.

– Чего?

– Вилку, говорю, не ронял. Значит, гостьи не должно быть. А нож уронил. Вот ты и пришел…

– А-а, — протянул Ганя, — логично. Она попозже придет.

– Без вилки?

– Там видно будет, — туманно сказал он. — Может, и с вилкой.

Нет уж, решил я про себя, больше примет не будет! Хватит с меня кошки, ремонтных работ и уроненного ножа. Но так, из чисто спортивного интереса, неплохо бы познакомиться с народными верованиями, всякими там суевериями, приметами всякими замечательными.

– Скажи мне, физик, — начал я, — какие приметы ты проходил в средней общеобразовательной школе?

– Я там предметы проходил, — плохо скаламбурил бездарный Ганька. — А вообще-то примет навалом — бери любую.

– Дай мне первую попавшуюся, — сухо сказал я.

– Да навалом их, — канючил Ганька, — ну навалом. и все. Вот эта, например…

Я был строг и неумолим:

– Какая?

– Ну, эта… вот такая… — Он вспомнил наконец и возликовал: — Соль к ссоре.

Я подумал и решил:

– Оставим на потом. Ссориться нам сейчас не с руки. Еще что?

– Да навалом, — опять начал тянуть физик. — Ну, это… три свечи к покойнику.

Хорошая примета. Толковая. «Гуманная». Ради такой и эксперимент не жалко поставить.

– Гони три свечи.

Ганя сбегал домой и принес деревянный подсвечник в виде парусника, в котором скривились от ветхости три красные свечки. Их еще ни разу не зажигали, видимо считая украшением музыкального дома.

Мы пошли на кухню, водрузили это сооружение на стол, и я пошарил на плите в поисках коробка спичек. Не знаю уж, как очутилась грязная вилка именно на плите, но я ее, конечно же, смахнул на пол.

– Ага! — заорал Ганя. — Вот вам и гостья.

Я швырнул ему спички:

– Зажигай! — поднял вилку, положил ее в раковину, подумал с грустью: неужто сбудется?

Свечки тускло и жалковато коптили, роняя на чистый пластик стола мутные красные капли воска или стеарина — из чего они там делаются? Мы молча ждали. Никто не умирал, хотя високосный год все еще буйствовал на планете. И тут в дверь позвонили.

Ганя не стал упиваться сарказмом по поводу упавшей вилки, он только хмыкнул сдавленно, пошел открывать и вернулся с Людой. Люда была чем-то взволнована.

– Здравствуйте, — выпалила она. — Зачем вы свечки средь бела дня зажгли? Хотя нет, правильно: память есть память…

– Чья память?

– Джессупа.

– Кого? — не понял я, а Ганя переспросил заинтересованно:

– Райнера?

Люда скорбно кивнула:

– Разбился в автомобильной катастрофе. Сегодня утром.

– Вот вам и покойник, — торжествующе сказал Ганя, а Люда не выдержала, возмутилась:

– Как тебе не стыдно, Ганя!

Гане стыдно не было. Ганя упивался победой, хотя, по совести, к нему она не имела отношения. Приметы сбывались одна за другой без исключений, и заслуги студента я в том не видел.

– Кто такой Джессуп? — спросил я.

– Певец, — объяснил Ганя, — с Дикого Запада. Король джаза. Правда, с голосом у него было не того, царство ему небесное…

Вот вам и покойник. Ганя прав. Приметы не обманывали, хотя порой их приходилось «притягивать за уши». В самом деле, какое отношение имеет смерть какого-то заокеанского певца к нашим трем свечкам? Да никакого, не убеждайте. И все-таки против факта не попрешь: зажгли свечечки — объявился покойник. И пусть он объявился еще утром, задолго до ритуального зажжения свечей, мы-то о нем узнали только сейчас. Нет, кажется, прав, прав Иван Васильевич: все связано.

И если до сих пор я относился к моим «приметным» совпадениям с некоторой долей иронии, то сейчас эта доля сильно уменьшилась, а если подумать, то и совсем исчезла. Судите сами, дорогие товарищи, какая ирония может быть, если любая из случайно выпавших или нарочно задуманных примет моментально исполняется, сбывается! Другое дело, что иной раз она сбывается с натяжкой — не без того! — но и придумывали их, приметы эти, бог знает когда, в незапамятные времена, при царе Горохе. С тех пор они состарились, видоизменились, кое в чем сдали свои позиции, но не исчезли, не умерли. Живут и действуют вовсю. И что самое противное, действуют на меня. Или со мной — не знаю уж, как правильно сказать. Выходит, я неожиданно превратился в пресловутого Макара, на которого валятся шишки, и если шишки эти пока бьют не слишком больно, так это как раз от примет и зависит.

– Вот что, дети, — сказал я своим великовозрастным друзьям. — Со мной происходит нечто странное: вокруг меня образовался эпицентр некой аномалии, суть которой вы поняли. (Ганька хмыкнул, а Люда кивнула серьезно — про колпак и дорожные работы он, видно, рассказал ей раньше, а про свечи с покойником только что разъяснил.) Аномалия эта касается только народных примет, которые сбываются точно. (Ганька опять хмыкнул, но серьезная Люда строго на него посмотрела, и он притих.) Есть два выхода. Затаиться и ждать, пока аномалия кончится, — первый. И второй: лезть напролом, проверять приметы.

– Альтернатива не из легких. — Ученая Люда знала много иностранных слов. — Во-первых, кто знает, когда она кончится. Может, вам на год затаиться придется. Или на десять лет.

– Или на всю жизнь, — вставил Ганя, но мы с Людой игнорировали реплику как явно неуместную.

– Во-вторых, лезть напролом, — продолжала Люда, — тоже опасно. Приметы, насколько мне помнится, бывают разные, и неприятности от них тоже разные: и мелкие и крупные. Значит, надо искать компромисс.

– Ну поищи, поищи, может, и сыщешь, — злорадно сказал Ганя, а я взмолился:

– Людочка, милая, не все ведь приметы вредные, плохие. Есть же и приятные. Например: левая ладонь чешется — к деньгам.

– У вас чешется? — быстро спросил Ганя.

– Давно уже не чесалась, — признался я и вдруг почувствовал некий легкий зуд в левой ладони. Я с удивлением посмотрел на нее: ладонь как ладонь, морщинистая, вся в разных линиях — удачи там, жизни, в буграх Венеры и в прочей ерундовине. — Зачесалась…

– Вы ее о подбородок почешите, — посоветовал Ганя, — а то примета не подействует. Сведения точные, еще бабка моя, Арина Родионовна, светлой памяти, говаривала…