Сергей Слюсаренко - Ночь человека

– И ты можешь поклясться, что этот шаг делается из высших побуждений? — я все-таки не очень ему доверял.

– Все делается так, как надо! Не тебе об этом судить! — сухо резюмировал Карански. — А теперь уходим.

Мягкий толчок выбросил меня из портала в лаборатории Ларина. Сидящие за пультами и мониторами делали вид, что ничего не произошло. Мне тоже ни до кого не было дела. Я так, наверное, никогда ничего и не пойму.

В чем глубина моего непонимания происходящего? Почему я не могу спокойно жить, как все вокруг? Тем более, что для спокойной жизни есть все основания. Вон — послужной список какой, позавидуешь. И есть, что вспомнить. Что вспомнить? Куски, изолированные разорванной памятью о моих операциях? Жизнь в слипинг-моде? Без мотиваций, в вязкой, как кисель, атмосфере тамошнего прозябания? Или это просто неуемные амбиции посредственности, натренированной на жизнь фрагментами? Да и ждали от меня естественных реакций. Такая вот собака Павлова в катастрофических экспериментах. Там хвостом повилял — полгорода смело, тут погавкал — спас мышку от кошки, там лапку задрал — смотришь, и жить стало кому-то лучше. Кому лучше? Стало ли лучше всем конкретным людям, которые меня окружали — безумному Сойферу, бедной принцессе, приходящей ко мне во снах, Акиму. Аким. «Ищи простые решения!» — учил он тупого меня. Куда уж проще — старший приказал, я сделал. Нашептал французскому монарху, вот и разыграли комедию с сельской девчушкой, поднявшей народное восстание. Такой проект, вроде ТТУ переходного периода, начхал на Бонапарта… Хотя, тут неувязочка. За устрицами я ходил, как надо было начальству. А в результате — исторический анекдот. А актрисочка эта на волнах? Просто бред. Надо будет глянуть, что там было на самом деле. И с Бланком тоже не очень понятно. А всего сколько было? А кто решил, что все эти хирургические действия с бифуркациями имели смысл? Никто же не оставил их без вмешательства. Может, дави не дави бабочку — а никакого толку не будет? Миллионы этих бабочек летало одновременно. Так же можно сказать, что комариный пук через столетия приведет к власти не Ленина, а, например, Катина, и будут в растерзанной России расстреливать не профессоров, а, например, коммунистов. Хотя их тоже настреляли достаточно. Безнадежное это дело — сослагательное историческое наклонение. А тут ещё гонки на носу… Ерунда конечно, развлекаловка, но очень хочется нырнуть в очередной раз в эту безумную свистопляску.

Вечер прошел в тихом ничегонеделании. Вера приготовила так любимую ею лазанью, и это доминировало. Уже после всего, сидя у камина и разглядывая сквозь ледяные кубики в стакане с «Маккалоем» огонь, Вера вдруг сказала:

– Ты никогда не рассказывал ничего о той своей жизни. В слипинг-моде. Как там было?

– Да так, мышиная возня. Все невнятно.

– Это ты уже говорил однажды. Неужели ничего больше не помнишь?

– Не хочется помнить. Это как долгая поздняя дождливая осень, когда выходишь из дому затемно, затемно возвращаешься. Куда ни ткнешься — какие-то клинические уроды вокруг. Каждый твой шаг вызывает или зависть, если что-то удалось, или безразличие, если попал в беду. Делать просто ничего не хочется. Потому что решение одной проблемы сразу вызывает тысячи новых. Умным командует дурак, а дураком — дурак просто ошеломительный. В общем, обычный мир.

– А может, это просто у тебя такое восприятие? Ведь ты же там не просто так сидел.

– Да, конечно, сам виноват. Только… Ведь я там совсем… Ну как бы сказать? Ничего мне там не надо было. Был, как хвост без собаки. Ненужный никому и, в первую очередь, самому себе. Мне кажется, что я ходил вокруг да около чего-то главного и не мог понять.

– А сейчас понял? — не очень серьезно спросила Вера.

– И новые знания порождают новую скорбь… Понимаю все больше, собираю себя из обломков. Только все равно не могу собрать.

– Я постараюсь тебе помочь это понять. И понять будет просто, надо только подождать.

– Кстати, Вера, раз ты заговорила о моей другой жизни. Ты совсем ничего не слыхала о Бланке? Почему он погиб? И что он делал перед этим?

– А почему тебя интересует это?

– Понимаешь, там, я встречался с ним. И главное, я выполнял какую-то работу в том моем мире и эта работа была связана с нашей конторой. Самое странное — я не нашел этой операции в своем досье.

– Ты ни в чем не мог быть задействован, находясь в своей слипинг-моде. Это один из принципов. Опасность хроноцикла. Да ты и сам знаешь это не хуже меня. А что за дело?

– Да, в самом деле какой-то бред. Надо было просто поработать кем-то вроде воспитателя с мальчиком. Он, по мнению родителей, был на грани аутизма. А на самом деле просто забалованный и затретированный родительской опекой пацан, — воспоминания нахлынули на меня. — И сестра его Сима. Прикоцаная.

– Ну, ты всегда легко находил контакт с кем угодно. Ты вполне подходишь на роль выводителя заблудших пацанов на путь истинный. А причем тут Бланк? — Вера сидела в кресле, поджав ноги и слушала меня, глядя на огонь камина.

– Вот он и устроил мне встречу с этими людьми, я и его видел там. Но это была именно акция, как всегда. С полным отключением моей памяти, подшивкой какой-то ерунды вместо неё. Я был каким-то писателем Бартези. И выдергивали меня полностью — нет паузы в слипинг-моде, все сшивается.

– И чем все это кончилось? — Вера отставила в сторону свой стакан. По-моему, она ожидала услышать что-то другое.

– Я потом стал встречать всех, с кем был связан в этой операции, в своей реальной жизни. Все это плохо кончилось, — какие-то бандиты, какие-то самодельные бизнесмены. Меня пытались убить.

– Ну, во-первых, тебя убить не очень просто, а во-вторых, мне кажется, что им это не удалось, — улыбнулась Вера. — Но все, что ты говоришь, не лезет ни в какие ворота.

– Скажи, а может человек сам организовать операцию? По всем правилам. С ментальной перестановкой, с открытием канала и тому подобным, — у меня вдруг появилось смутное подозрение.

– В принципе, может. Ментальная подстановка — это просто правильная инъекция и последующее подключение тебя к колпаку. А вот открыть портал… Тут нужна помощь кого-то из группы Ларина. Но такого никогда не было.

– Я так понимаю, что никогда и не будет, судя по тому, что Бланк исчез. Слишком явное использование служебного положения, — подозрение переросло в уверенность. Пусть и не подкрепленную объективными фактами. Но что-то мне подсказывало, что я прав. И ещё что-то подсказывало, что мне надо туда…

Штора утлой примерочной еще не забыла, как я входил в эту кабинку. Это было ровно одну жизнь назад. Для меня. Для нее ничего не произошло. Даже дверь в магазин, открытая вульгарной отверткой, ещё не успела захлопнуться под налетевшим ветерком. Я опять стоял перед зеркалом, в которое шагнул давным-давно Стамин. Для того, чтобы понять — кто он такой. Теперь здесь стоял я. Стамин и одновременно Фарбер. И опять я пытаюсь понять, кто я такой. Знакомая дорога от фальшивого бутика вверх по Институтской улице до моей квартиры. Там, где не погашен свет. Там, где я провел такую длинную жизнь. Покидая ее, не ведая себя, чтобы творить историю человечества. Чтобы по чьей-то прихоти вмешиваться в жизни целых стран и народов. Вершить судьбы неведомых мне людей, не понимая своей ни на йоту.