Н. Коротеев - Мир приключений 1974

Впрочем, стоп! Все это, так сказать, нравственные категории, область эмоций. Ведь ты же сам говорил Тане Сиротиной, что имеешь право оперировать только фактами. А факты вот они: семерка из номерного знака, пуговица от пальто жертвы, следы ее пальцев на плафоне, предъявление личности, пробитая молотком голова… Упрямые, жесткие, угловатые — они прямо указывают на Воронова. Да, еще носовой платок забыл! Платок, вытянутый по диагонали в жгут…

Митин медленно откинулся на спинку стула. Рот его полуоткрылся, взгляд стал пустым. В его памяти вдруг словно что-то щелкнуло и возникла картина: следственная камера в тюрьме, он рассказывает, как была ограблена Укладова. Воронов бледный, потный слушает его не перебивая и тянет за углы носовой платок, наматывает па кулак, опять тянет и снова наматывает. Платок у него стал длинным, похожим на жгут.

Фу ты дьявол! Вот так штука… А что, если у человека привычка такая? Особенно когда он в нервном, возбужденном состоянии? В тот вечер они поссорились. Он кричал на Симукову и точно так же, должно быть, тянул платок и наматывал на кулак. Разве не могло так быть? А потом бросил в ящик с грязным бельем. А я ломал голову! Да, но ведь Укладова видела у него повязку на шее! Зачем ей придумывать? И родника у него… ее ведь можно было закрыть.

Он встал, сунул сигареты в карман, быстро вышел из кабинета.

В коридоре его окликнула Виктория Константиновна, полнеющая флегматичная дама.

— Сергей Петрович! Вас к телефону просят! Он не слышал, прошел дальше.

— Сергей Петрович, я вас зову! Директор кожевенной фабрики вас разыскивает. Идите к телефону.

— Я уехал.

— Но ведь вы же здесь! — с укором сказала она.

— Скажите, что меня вызвали… к начальнику. Так и скажите.

На улице он поднял руку. У тротуара остановилось такси с зеленым огоньком.

— К Казанскому вокзалу, пожалуйста.

«Директор кожевенной фабрики подождет, оба они с главным инженером уже трясутся от страха», — думал он, глядя на встречный поток машин. Он сам еще не мог объяснить, почему ему вдруг захотелось проехать тем же путем, каким Воронов вез Укладову. Почему-то казалось, что от этого что-то должно проясниться, что-то стать понятнее. Лучше бы этот маршрут проделать, конечно, ночью, но тогда надо ждать, пока кончится день, еще много часов томиться от неразберихи, царившей в голове. А ему сейчас, немедленно хотелось что-то делать, действовать, двигаться…

Огромная площадь перед тремя вокзалами кишела: сновали машины, густыми толпами шли люди, по высокой насыпи двигалась электричка. Но кутерьма была кажущейся — машины подчинялись знакам и светофорам, люди шли только там, где положено.

Такси остановилось возле главного входа в вокзал. Но пассажир почему-то не собирался выходить. Шофер на него покосился.

— Вы хорошо знаете Москву? — спросил Митин.

— Как свою жену. Двадцать один год за баранкой. Вам куда? С закрытыми глазами могу.

— С закрытыми не надо. Боюсь, дети сиротами останутся, — улыбнулся Митин. — В Клушин переулок, знаете такой?

— Куда угодно!

Машина влилась в общий поток. Шофер уже понял, что везет не совсем обычного пассажира. И сел тот возле следственного отдела…

«Зачем я еду? Что мне это даст? Только время убиваю. II так псе попятно», — думал Митин, хотя понятного было меньше, чем ему хотелось.

Таксист не ловчил, не удлинял маршрут. Вскоре Митин увидел на угловом доме табличку: «Петрушевский переулок». Машина качнулась на выбоине возле светофора. Где-то поблизости должен быть дом под номером восемь. Ага, вот он…

— Здесь остановитесь.

И опять пассажир не торопился расплатиться и выйти. Он смотрел па противоположную сторону, где за высоким забором густо росли тополя. Здесь Воронов, по его словам, высадил Укладову.

— Клушин переулок второй налево будет, — сказал водитель.

— Я знаю. А нельзя в него с другой стороны въехать? Не с Петрушевского, а с Сосновского?

— Верно, там Сосновский должен быть. Почему нельзя?

Они проехали немного вперед, затем свернули налево, миновали квартал и повернули направо в Сосновский переулок. Сейчас будет Клушин. Вот он…

— Здесь!

Днем тут все выглядело иначе. Добротные дома, редкие прохожие. Из-под арки высокого дома выбежали мальчик и девочка в шортах. Когда-то там лежала залитая кровью женщина.

Сергей Петрович повернулся к шоферу, вытряхнул из пачки несколько сигарет.

— Вы не торопитесь? Закуривайте.

— Спасибо, не курю.

— Только не удивляйтесь, товарищ, пожалуйста, — начал Митин, закурив сам, — тут такое дело… Есть у вас фантазия, воображение?

Шофер усмехнулся. Лицо у него было обветренное, глаза хитрые, с веселыми искорками.

— Денег мало, а воображения хватает.

— У меня тоже. В таком случае представьте, что в том доме, возле которого мы сейчас останавливались в Петрушевском переулке, где тополя растут, вас ждет хорошая компания друзей. Бутылка коньяка у них, закуска… Ждут вас, понимаете? И чем скорее туда приедем, тем лучше. Ну?

Шофер подумал, что-то по-своему понял и повернул ключ зажигания.

— Разве что коньяк…

— Тогда прямо вперед. И быстро!

Петрушевский переулок был близко, только повернуть направо. Приближаясь к углу, машина замедлила ход, водитель замял крайний ряд, явно намереваясь сделать левый поворот.

— Зачем налево? Направо!

— Не могу. По Петрушевскому одностороннее движение. С весны этого года. Знак висит. Только налево.

Он остановил машину. Круглый диск с перечеркнутой изогнутой стрелой был укреплен на видном месте. Он был снабжен лампочкой, значит, и ночью хорошо виден.

Митина охватила растерянность. В его воображении за рулем сидел сейчас не таксист, а он сам, и даже не он, а Воронов, только что совершивший ограбление. И на заднем сиденье лежал чемодан. И от него надо было избавиться. И как можно скорее…

И вдруг — знак!

— Но нам же направо надо! А если поехать?

— Не могу, не имею права. Мало ли что — надо! Любой таксист не поедет. Орудовцы, знаете, его вроде и нету, а, на грех, он тут как тут!

— А как еще можно подъехать к тому дому?

— Я хотел развернуться и назад, как сюда ехали, а вы заторопили меня. Теперь только так, налево. Правда, крюк придется делать. Пока доедем, в бутылке донышко видно будет.

Митин задумался. Пока ему стало ясно одно: версия, которую он так тщательно построил, вдруг угрожающе затрещала. Мысли теснились, обгоняя друг друга, в груди стало душно, томительно. Что же получается? Не будет Воронов разворачиваться и ехать обратно. Он же сам говорил, что плохо знает этот район. Да и зачем ему? Поедет прямо, с тем чтобы сейчас же повернуть направо в Петрушевский. И вдруг увидит знак. Плюнет на запрещение? Ни в коем случае. А вдруг орудовец остановит… А на сиденье у него чемодан. Да и кровь могла быть на машине… Значит, должен ехать налево. Налево? А как же он тогда окажется возле дома с тополями в Петрушевском? Крюк сделает? Зачем ему возвращаться к тому месту, где только что совершил преступление? Ведь там уже могла начаться тревога…