Александр ЩЁГОЛЕВ - ОТРАВА С ПРИВКУСОМ ДЗЕН

Куда зверюга телепортировалась? Разумеется, под разобранный двуспальный диван. Заглядываю – так и есть. Этого моего движения ему хватает, чтобы покинуть убежище: он уже на подоконнике. Напружиненный, в нулевой готовности. Ухо висит, голова деформирована, шерсть липнет к ране. Смотрит на меня – глаза размером со столовую ложку. Кровь капает на белый подоконник… Я лишь моргнул – он взлетает на форточку. Реакция у толстяка – как у мастера боевых искусств. На дворе месяц май, форточка нараспашку. Я беру «тройник» в руку, прикидывая, как бы это снова достать подлеца… а его и нет.

Прыгнул вниз.

– Что? – психует Щюрик. Ему ничего не видно, он развернут к окну спиной. – Что там?

Пятый этаж! Открыв рамы и высунувшись из окна, я смотрю вниз. Возмущенно голосят бабы, задрав головы к нам. Похоже, Кот Дивуар попал в развешанное на веревках белье, в результате – остался невредим. Везунчик, в отличие от хозяина. Хорошо видно, как он стоит на полусогнутых, очумело озираясь, и кричит дурным голосом. Его замечает кретин-пес, величаемый Рэмом. Бессмысленный лай сразу прекращен.

Невыразимое блаженство.

«Имеет ли собака природу Будды?» Разумеется, да, но только не эта! Медленно ускоряясь, не веря своему счастью, пес двигается к упавшему с неба коту, еще не зная, с кем связывается.

– Дим А с, я готов говорить, – трагически зовет Щюрик. – Только намекни, о чем?

Я возвращаюсь.

– Твоя жена, – помогаю я ему. – Недоверие плюс ревность. Намек понял?

– При чем здесь моя жена? Я доверяю жене! – срывается он, дает от волнения «петуха».

– Ты ведь не знал, что я знаком с Идеей Шакировной?

– Ты? Знаком?

– Ух, какая искренность в дрожащем от негодования голосе, – восхищаюсь я. – Надо понимать, ты не знал также и о том, что иногда я заходил к ней в гости на работу? «В гости на работу» – какая изящная фигура речи…

– Заходил на работу? – удивляется он по инерции. И уж потом меняет тональность. – Ладно, черт с тобой. Обо всем я знал, конечно. Так что с того? У вас же с ней ничего не было… – голос его предательски завибрировал. – И не могло быть!

– Но ведь ты не был в этом уверен? – я спрашиваю этак невинно. – Потому и возникает законное недоумение: что ты НА САМОМ ДЕЛЕ забыл на вчерашнем сборище?

Он ловит мысль на лету.

– Если бы я был уверен, что у тебя… с ней… я бы тебя…

– Что? – подсказываю я. – Отравил?

– Я бы тебя… заказал! – выкрикивает, как выстреливает.

Некоторое время молчим мы оба. А ведь правда, размышляю я. Если следовать логике всего того, что порассказывал мне о Щюрике майор Неживой, то этот ревнивец не стал бы лично пачкаться. Перепоручил бы грязную работу кому-нибудь, кто со своей Кармой на «ты»… Законченная картина преступления плывет, теряет четкие контуры. Чужая комната кружится… или это у меня голова кружится?

– А как насчет Русских?

– А что Русских? С ним тоже ничего не было!

Мы оба слышим, как оживает замок входной двери. Кто-то открывает дверь ключом…

Наконец-то! Наконец-то! Мы дождались!

Долгая медитация на берегу

(Зеркальная гладь прошлого сомкнулась с хрустальным небом.)

…В машине Вити Неживого мне опять поплохело, потом опять полегчало. Веселая получилась дорога…

А ведь ты, было дело, уже страдал какой-то мудью, вспомнил Витя. Легкий бред, как говорится. В конце школы, да? Было, было! Даже ночевал у меня дома, прятался от кого-то, кого сам же себе и придумал… Ну, было согласился я. Спасибо за напоминание, добрый ты наш майор. Он радостно оскалился. Любил он добавлять людям приятного, особенно, когда его об этом не просили…

«Мудь», как обозвал Витя вызванную из прошлого историю, длилась не больше недели. Случилось это в те далекие времена, когда я не стал еще учителем, а Неживой – ментом-зооповцем. В выпускном классе школы мы с ним подрабатывали курьерами, разносили пакеты разных форм и габаритов. Прихожу я однажды по адресу в частную квартиру, звоню. Третий этаж. Открывает мужик в плавках, в майке и… с пистолетом в опущенной руке.

– Ты кто? – спрашивает.

– Курьер, – говорю.

– Ну и зря, – смотрит он на меня с прищуром. Берет пакет и захлопывает дверь.

– А расписаться? – запоздало прошу я, снова звоню, жду неизвестно чего и удаляюсь.

В некоторой прострации перехожу дорогу, стою на автобусной остановке. Подъезжает автобус. Переднее колесо взрывается, и машина, не снижая ход, врезается в столб с указателем. Что бы это значило? На остановке вопли, паника, а я смотрю на дом, из которого только что вышел, и кажется мне, будто в раскрытом окне третьего этажа мелькнул мужик в майке. Стреляли в колесо, что ли? Или… в меня? Бегу по набережной – никто за мной не гонится. В метро тоже ничего не происходит. И лишь при подходе к дому, пересекая проспект в группе других пешеходов – на зеленый свет, как положено! – вдруг замечаю, что какое-то авто не по делу разогналось. Мчится и мчится. Я прыгнул вперед – тем и спасся, а всех, кто шел сзади, раскидало на куски…

Домой возвратиться я не смог. Первый раз в жизни я испугался родного дома… нет, не первый, но о той, прежней истории вспоминать настолько стыдно, что сил нет… в общем, спрятался я у Вити. Низкий поклон его родителям – приютили на несколько ночей, не задавая лишних вопросов. Своим родителям я звонил из телефонных автоматов, каждый раз меняя точку, чтобы ОНИ не засекли, – врал, что ночую у одной подружки, доставлял маме радость. Ни в школу, ни на работу не ходил. О том, что означал злополучный пакет, старался не думать. Было страшно до озноба, до тошноты. ОНИ представлялись вездесущими, беспощадными, но вся подлость ситуации заключалась в том, что рассказать о своих страхах я никому не мог, не смел, отлично понимая их внешнюю вздорность… даже Вите досталась лишь частичка правды… и рассосалась эта нелепая мания преследования сама собой. Витя принес мне газету с заметкой о том самом дорожно-транспортном происшествии возле моего дома, где я спасся лишь благодаря олимпийскому прыжку. Было написано, что водитель, козел, оказался дальтоником и скрыл это обстоятельство от медкомиссии. Он попросту не различал красных сигналов светофора, вдобавок – солнце в глаза светило… тогда же я и вернулся домой. И тогда же я окончательно укрепился в решении заняться боевыми искусствами (хотя, первые мысли о самосовершенствовании и о моем предназначении осветили мою жизнь годом раньше – спасибо тебе, мама… и прости меня, мама…)

«Легкий бред»!

Легкий, воздушный, совершенно невесомый – как туманная дымка в низине…

…Подъехали к Главному управлению. Вход в лабораторию был не с Литейного, а со Шпалерной. Мертвая улица, освещенная единственным фонарем, уходила в бесконечность, но так далеко нам было не нужно. 1-й подъезд – ФСБ, 2-й – ворота, 3-й – наш.