Летать, как птица.

— Будем радиоканал рубить?

— Попробуем, только о-о-очень осторожно!

Intro(ожидание)

То ли в голове помутилось от усталости, то ли от близкого взрыва той мины, то ли просто от ужаса держать в руках оружие, но Владимир Алексеевич почувствовал дурноту, мир поплыл, стал распадаться мозаикой, искрить электрическими дугами.

Intro(ожидание)

— Так, отключать нельзя. Надо что-то придумать.

— Горит?

— Еще как. Если сразу канал обрубим, вполне можем получить кому. Безвыходную.

— Ё-моё! Пора бы уже законодательно запретить прямые нейрошунты.

Intro(заблокировано)

— Эй, командир! Кирюха, ты чего? — заволновался Максим.

— Э-э-э, ничего… все в порядке. Наверное, с голодухи мутит.

— Смотри, не пугай так! Ну так что? Идем?

— Идем, — кивнул Владимир Алексеевич и еще раз оглядел разложенное на земле богатство: два ППС, свой и Максима и три ТТ. Действительно, чего ждать? Надо идти.

3.

Владимир Алексеевич смутно представлял, как они сделают задуманное. Из тех же документов, которые изучал утром перед… ну, перед тем, как все это случилось, он помнил, что медпункт немцы развернули в самой деревне, точнее на ее окраине, ближе к своим позициям.

Добраться туда будет совсем непросто! Кругом же идет бой! Будто в подтверждение этого логического довода, прямо по кустам, за которыми прятались Максим и Кирилл, мазанула дикая, свистящая пулеметная очередь. Впереди, буквально метрах в пятидесяти, едва доползший до пригорка, дымился танк Т-34. Из люка механика-водителя, нелепо раскидав перемазанные кровью руки, свисал боец. Безнадежно мертвый. Чуть впереди танка страшно-нелепо, как изломанные куклы, лежали солдаты, пехота. Даже в сумраке рассвета, становящегося все ярче, это зрелище было пугающим настолько, что у историка чуть не подкосились колени. Руки предательски задрожали.

А ведь как стройно выглядел план на бумаге! Зажатых с одной стороны озером, с другой деревней, немцев, взять наскоком с дороги и через редколесье, танковым рывком. Да обойти озеро в ночной тьме, и напасть с тыла, вгрызаясь в ненавистную серую вражескую спину! Быстро, одним махом. Потому что второго маха не будет — слишком мало солдат, слишком мало танков. Пан или пропал!

И что в итоге? Про итоги Владимир Алексеевич предпочитал не думать. Не хотел думать. Очень плохо, когда все знаешь наперед…

— Оврагами пройдем вдоль дороги. Потом придется перебежку сделать, через простреливаемое место. Авось пронесет… Затем огородами, а там посмотрим.

Хороший план. Главное — простой и понятный. Да и чего мудрить? Взял покрепче пистолет в руку и ну бежать! Только пятки и сверкают. Только бы пулеметчик не обратил внимания…

Из показаний:

…А крики-то убиваемых и убийц все слышнее, все ближе. Уже как река они, смывают. Будто лошади, попавшей в стаю волков, хочется кричать от ужаса и затыкать уши, и бежать-бежать-бежать, только бы не слышать этого, не думать, что сначала кого-то, а потом тебя. Не чувствовать, что вот сейчас, прямо сейчас, азартно блестя глазами из-под каски, в тебя метит крепкий, разъевшийся фриц.

Ах, как же муторно и тоскливо, как же обезоруживающе страшно! Суки! Да, суки! Вот так хочется кричать, когда живот сводит, когда сердце летит впереди ног, потому что боится под пулю. Страшно под пулю-то.

Но надо… Никуда не деться. Через эту дорогу, под свинцовый ливень — надо! Иначе Петровичу хана. А что Петрович? Он мне брат, сват? Лежишь мордой в холодную, пыльную землю, и хоть сам себя за загривок поднимай — не пойду! Какой к бесу Петрович? Знать не знаю, не слышал, вот Христом богом…

— Щя-а-ай-зее! — завизжал кто-то молодым, детским почти голоском. Бумкнуло. Граната, видать. Шарахнуло, а это уже танки. Визг замолк, оборвался…

Конец цитаты .

…Владимир Алексеевич осторожно высунулся — над бруствером, где засел пулеметчик и еще несколько солдат, возвышался теперь Т-34, нестерпимо грозный и нестерпимо беззащитный, у него была порвана гусеница. Уже зная, догадываясь, что будет дальше, Владимир Алексеевич вскочил, глянул через плечо на Максима — бежит ли следом, — и махнул через открытое место. Самый быстрый спринт. Наверняка рекорд на двести метров!

Историк бежал, почти не дыша, и все посматривал на танк, из которого теперь, торопливо, выскакивали танкисты, да не все успели через узкие люки. Оставляя за собой дымный след, в бок бронированному чудовищу врезался Фауст-патрон. Полыхнуло, ярко, больно. Рвануло так, что закачались деревья — сдетонировал боезапас. Одного из танкистов, что замешкался, не успел вылезти, разорвало пополам. Верхняя часть, расслабленно-мертвая, взлетела высоко-высоко, к птицам, а потом упала…

Не выдержав, Владимир Алексеевич споткнулся, рухнул на колени, и его растревоженный пустой желудок выдал фонтан рвотной желчи.

— Ох, еб… — матюгнулся Максим, схватил Кирилла за шиворот и потащил волоком безвольное, мягкое, обвисшее тело.

Intro(входящий вызов)

— Что происходит?

— Нормально, нормально, — бубнит кто-то, шепелявит. — Не все коту масленица…

— Да вытрите вы его, захлебнется же! Сестра!?

— Вакцина готова?

— Сейчас, сейчас, погоди, компилится!

— Что так долго?

— Ты на аппаратную часть посмотри! Это же рухлядь! Радуйся, что я вообще хоть какие-то исходники нашел. Ты бы лучше за каналом смотрел, а то связь нестабильна. И где психиатр вообще? Я что, сам буду мат прогноз составлять?

Intro(отклонено)

Дышал Максим хрипло, взахлеб, брызгаясь слюной и выпучив глаза. Владимир Алексеевич и очнулся, казалось, именно от этого оглушающего хрипа. Очнулся и тут же полез искать оружие, ППС нашелся, а вот пистолет…

— Я пистолет потерял.

— Х-х-хрен с-с ним-м, — крякнул Максим и бросил на колени историку второй ТТ, который взял у Петровича, — Ну и… пробежка… етить!

Владимир Алексеевич вспомнил летящее тело танкиста, и его снова передернуло. «Хрен с ним», подумал он, «Действительно… хрен с ним». Утерся и мрачно посмотрел на Максима.

— Ну как, пойдем?

— По-пошли, уфф…

4.

Из показаний:

Через огороды ползком, будто в угаре, будто по пьяни. А пьяным и дуракам везет. А кто мы, если не дураки? Полезли в пекло, сами полезли, никто не тащил, никто не упрашивал. С пукалками своими полезли. Огородами…

Не знали же, что огороды горят, что деревня как огромная полыхающая печь — ни вздохнуть, ни глаза открыть. Глупцы! Захотели тихо и незаметно. Вот и ползли меж дымящихся, исходящих жаром угольев, что были раньше хатами. Ползли, или перебегали, уже не таясь, спасая шкуру от нестерпимого жара, покрываясь огромными волдырями, обещающими нестерпимую боль, если не сию секунду, так одну спустя.