Летать, как птица.

— Ведь это так просто, да? — совершенно ровно сказал слепец. Его глаза выбивали из меня душу и еще больше злили, но я застыл. — Так просто для тебя теперь сделать это еще раз? Всего одно движение и ты отомстишь мне, слепому уроду.

— Зачем!! Зачем ты так сделал? — закричал я ему в лицо, дыша перегаром и потом. Я прижал нож плотнее и по дряблой, начинающей стареть коже, скользнула капелька крови. — Я ведь заплатил тебе! Как ты узнал?

— Я всегда знаю. — Ответил мне он, продолжая смотреть на меня. Теперь я был уверен, что он смотрит. — Ты не изменишься оттого, что у тебя нет памяти. Ты убийца.

Я яростно зашипел ему в лицо:

— О-о-о! Тут ты прав! Еще какой! Теперь ведь и тебя могу убить! Отвечай живо, зачем ты это сделал?

— Ты убил и должен ответить за это. Скажи, тебе это понравилось? Ты, властелин жизни и смерти, одно движение и человек не дышит. Тебе ведь это понравилось? И ты хочешь сделать это снова?

Неожиданно силы, которыми я питался все это время, покинули меня и я отпустил его. Меня трясло, так же как и тогда… Когда я убил их. Я посмотрел на свои руки и увидел кровь, моргнул, и она пропала и появилась снова. Теперь она не уйдет уже никогда.

Виктор просто стоял и смотрел на меня.

— Это и есть твое наказание. Совесть и сны, отчаяние и боль потери. Я все это оставил тебе и теперь тебе никуда не убежать от этого.

Мне хотелось убить его, размазать по стене, выпотрошить, но я плакал, бессильно опустившись на пол…

Когда я вышел, открыв уже ставшую мне привычной стеклянную дверцу, возле фольксвагена стоял наряд милиции. Сержант записывал номера и говорил что-то по рации.

Медленно, едва ощущая свои ноги, я подошел к нему и протянул руки вперед:

— Я совершил двойное убийство. — Милиционер сначала было решил, что я шучу и робко улыбнулся, но потом увидел зажатый до сих пор в руке нож. И пятна крови на нем. И мои безумные глаза.

Пока напуганные милиционеры скручивали меня и застегивали наручники, я смотрел на вывеску «Начните жизнь заново» и смеялся.

Я знал, что Виктор Кривянцев в этот момент холодно смотрит на меня.

Перед схваткой следовало хорошенько размяться. Так, чтобы кожа блестела от пота, а мышцы стали тугими и жаркими. Но ему не хотелось этого делать. Наверное, потому что было страшно.

Он знал, что другие бойцы тоже волнуются перед боем и оттого только усерднее разминаются, пытаясь войти в состояние, похожее на боевой транс, разгоняют себя. Он же считал это глупым. Жаль, что он не видит сейчас своего противника.

Раньше, когда он был еще молод и только начинал выступать, у него не было своей раздевалки и своего личного тренера, и доктора тоже не было. Была команда таких же как он юнцов, желающих драться. И тогда, перед выходом в круг, он мог видеть своего соперника, которого секунданты готовили к предстоящему бою. Он смотрел на него, не шевелясь, подмечая, как соперник двигается, как разговаривает, как подпрыгивает на месте и размахивает руками. Это оказывалось очень полезным, многое можно было подметить, но самое важное — привыкнуть к мысли, что сейчас придется сражаться с этим человеком.

Теперь все стало по-другому, он сидит в своей раздевалке, на жесткой циновке, уложенной прямо на холодный пол. Сидит и старается ни о чем не думать. Конечно это не медитация, да он и не умел никогда долго «всматриваться в свой пупок», чаще всего он от этого просто засыпал, чем сильно раздражал своего наставника. Он совсем один в комнате, его команда знала, что пять минут тишины — его личное право и его желание.

Когда в голове зазвенела, наконец, долгожданная пустота, и сама тишина стала шептать что-то успокаивающе на разные, почти не различимые голоса, он медленно и очень глубоко вздохнул. Потом поднялся и развел руки в стороны, словно разворачивая шире грудь. Нагнулся, коснувшись лбом коленей. Затем повел плечами из стороны в сторону, отчего чуть хрустнули позвонки. Вот и все, пора выходить.

Он подошел к зеркалу и внимательно осмотрел себя. Жесткие, собранные в пучок на затылке, смолянисто-черные волосы, бронзовая кожа, миндалевидные глаза. Совершенно голое, без признаков растительности лицо. Он уже давно брил брови, так случается меньше рассечений.

Довольно высокий для азиата. Мощный торс, широкие плечи, длинные руки, мышцы небольшие, но на ощупь твердые как натянутые канаты. Широкие, монгольские скулы, тоненькой ниточкой — плотно сжатые губы, морщины по уголкам рта, все-таки сорок пять лет. Да, сорок пять лет и кошмарный список боев за спиной. Триста тридцать два боя. Все выигранные, потому что проигранных боев тут может быть только один, он же последний.

Длинный сумрачный коридор вывел его к арене посыпанной песком. В центре — огороженный красной веревкой круг. По другую сторону круга соперник. Здоровенный чернокожий воин в одной набедренной повязке.

«Впрочем, у меня такая же», подумалось азиату. Он знал чернокожего, видел несколько дуэлей с ним. Молодой, многообещающий и чертовский дорогой боец. Только такого и можно было выставить в дуэли против азиата.

Когда азиат появился на арене, зрители молча и почтительно встали. Он же поклонился им, затем медленно опустился на колени у границы круга, расслабленно прикрыв глаза. Никто не мог знать, как колотится его сердце, как волны адреналина бьют в позвоночник, и подкашиваются ноги. Все привыкли, что азиат, у которого согласно правилам не было имени, всегда сидит у круга некоторое время. Многие думали, что это своего рода ритуал.

Азиат, на лице которого не читалось никаких эмоций, смотрел на противника и на человека, который стоял позади него. Плотненького, испуганного, трясущего своими тремя подбородками, посматривающего на азиата и его заказчика. Он что-то шептал своему бойцу.

Сзади подошел заказчик, азиат спиной ощутил приближение этой огромной, пышущей жаром и вонью, туши. Один из богатейших людей страны. Потому платит очень хорошие деньги за бои. А еще имеет мерзейший характер и потому является частым клиентом.

— Сделай его, только не быстро, дай мне полюбоваться зрелищем. Я доплачу, если сделаешь его красиво, — пробасил заказчик, азиат же, как обычно, не ответил ему, даже не обернулся.

На арену, аккуратно переступив веревку-границу, вышел конферансье. Самая ненавистная часть дуэлей, это когда начинаются завывания конферансье, озвучивание всем знакомых до зубовного скрежета правил, представление дуэлянтов и прочее и прочее… Но это была необходимая деталь.

— Дамы и гас-с-спада-а-а! — зычно завопил конферансье, раздуваясь при этом, будто жаба. Азиат презрительно сощурился. — Долгожданная дуэль! Представлю вам дуэлянтов! Господин Виктомир Салтыков, в правой части арены.