Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

– Если ты смотришь новости по телевизору, – объяснил Шауль, – то знаешь, конечно, что вчера кнессет принял в первом чтении поправку к закону о долговых обязательствах Общеизраильского Кибуцного Движения. Извини, Матвей, если ты позволишь, я все-таки налью себе кофе и…

– Нам нужно поговорить, – не очень вежливо перебил я главного подозреваемого. – Ты можешь позвонить мне, когда закончится заседание?

– Могу, – сказал он не очень внятно, видимо, наливал уже себе кофе. – Но не смогу долго разговаривать, потому что в пять часов мне надлежит быть на приеме в канцелярии премьер-министра.

Конечно. Бардана теперь присутствует на всех приемах, заседаниях, обедах, ужинах, встречах и прощаниях. Можно было подумать, что он собирался баллотироваться в кнессет, хотя на самом деле служил всего лишь референтом у господина заместителя министра сельского хозяйства Орена Каца, и если должность самого Каца была, на мой взгляд, чистой синекурой и типичным политическим назначением, то должность, которую занимал Бардана, была синекурой вдвойне, и, возможно, именно поэтому Шауль так старательно изображал непрерывное служебное рвение – попросту боялся, что кто-нибудь в ведомстве государственного контролера догадается о полной ненужности всего, что делал (или делал вид, что делал) господин референт Бардана.

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов, – быстро сказал я, пока Шауль не отключил связь. – Это займет десять минут. В промежутке между заседанием и приемом.

– Но я же тебе сказал, что вчера вечером находился…

Можно подумать, что я уже обвинил его в убийстве!

– Это касается кибуца Шкуфим.

Бардана запнулся на полуслове, и опять последовала долгая пауза. Я слышал, как кто-то, стоявший неподалеку от Шауля, кричал кому-то: «Перестань! Перестань, говорю тебе! У тебя ослиная голова!» Я был уверен, что упоминание кибуца заставит Шауля иначе отнестись к моему предложению.

– Хорошо, – сказал он сухо. – Не знаю, зачем тебе это надо, но давай поговорим. В четверть пятого будь у восточных ворот автомобильной стоянки кнессета. Для разговора у нас будет ровно десять минут. Всего хорошего, будь здоров.

Коротко и ясно.

Что я смогу узнать за десять минут? Совершенно очевидно, что одиннадцатой минуты у меня не будет. Значит, вопросы следует продумать заранее, а сейчас (я посмотрел на часы: 11.21) нужно заехать к Гринбергам, убедиться, что там не происходит никаких эксцессов, потом где-нибудь перекусить и отправиться в кофейню «Апропо» на встречу с Ингой.

Ира, наконец, ответила на звонок (я уже подъезжал к их дому) и сказала:

– У Анны Наумовны был сердечный приступ, но все обошлось. Ты… Тебе удалось что-нибудь узнать?

– Да так… – сказал я уклончиво. – Тебе что-нибудь нужно? Я имею в виду – из продуктов. Я еду сейчас к вам – ненадолго, – могу по дороге заскочить в супер…

– Ничего не нужно, – устало сказала Ира. – Господи, Мотя, о чем ты говоришь? Что мне вообще теперь нужно?

Судя по голосу, она хотела сказать что-то еще. Или мне показалось?

– Звонил этот…

Учитель?

– Что он спрашивал? – спросил я.

– Ничего. Сказал, что едет в Абу-Кабир, и если я хочу иметь медицинское свидетельство немедленно, то могу тоже…

Интересно, у следователя есть жена и дети? Что за садистское предложение? В тюрьме Абу-Кабир располагался институт судебной экспертизы и производились вскрытия. Или, может, Учитель воображал, что, оказавшись в столь неприятном месте, Ира «расколется» и расскажет, как ударила мужа ножом?

– Но ты же не согласилась!

– Нет, – сказала Ира. – Наверно, надо было поехать. Но я не смогла. Анна Наумовна… И Игоря я не могу оставить…

– Тебе точно ничего не нужно?

– Точно, Мотя. Спасибо. Занимайся своими делами.

Своих дел у меня сегодня не было, но подготовиться к разговору с Ингой не помешало бы. И продумать вопросы для Шауля.

– Хорошо, – сказал я. – Если что, звони…

«Апропо» – приятное местечко. Кофе здесь очень хороший и самый разный, а еще у них очень вкусная выпечка, и столики (совсем немного, десять или двенадцать, я не считал) отделены друг от друга перегородками, так что можно уединиться – или сделать вид, что уединился, потому что перегородки низкие, и все равно прекрасно слышно, о чем говорят соседи.

Об этом я и сказал Инге, когда мы заняли крайний столик у окна и заказали по чашечке черного.

– Не надо повышать голос, – сказала она, – и никто тебя не услышит. Даже я.

Это была ее обычная присказка – о том, что говорю я слишком тихо, и для того, чтобы меня расслышать, нужно надевать слуховой аппарат. До какой-то степени она, возможно, была права, но ни с кем, кроме Инги, у меня такой проблемы не возникало – даже следователь Учитель ни разу за время разговора (допроса?) не наклонился ко мне, не приставил ладонь к уху и не спросил: «А громче нельзя ли?».

– Хорошо, – сказал я, – не буду повышать. Ты слышала, что вчера вечером убили Алика?

Если сообщение и произвело на Ингу какое-то впечатление, внешне это никак не проявилось: она смотрела на меня все таким же изучающим взглядом, будто хотела понять, что изменилось во мне за те месяцы, что мы не виделись. В ней самой изменилось многое: во-первых, она сменила прическу, и вместо падавшей на плечи волны русых волос носила теперь на голове нечто вроде торта, а во-вторых, в ее походке (я обратил на это внимание, пока она шла к столику) появилась усталость, будто у человека, недавно вернувшегося из тяжелого похода и желавшего лишь одного – сесть, прислониться к чему-нибудь, закрыть глаза и ни о чем не думать.

– Да? – равнодушно сказала Инга, глядя не на меня, а на что-то, происходившее на улице за окном у меня за спиной. – Кто? Почему?

– Похоже, – заметил я, – тебя это совсем не взволновало.

– Меня? – удивилась Инга. – Знаешь, Мотя, если бы это произошло полгода назад, я бы жутко обрадовалась, такое у меня тогда было настроение, что я могла бы сама… А потом перегорело. Настолько, что сейчас мне все равно. Так почему его убили? Ограбление? Другой причины я просто не могу себе представить.

– Да? – Теперь настала моя очередь удивляться. – Ты же сама сказала, что готова была… Значит, могут быть и другие причины, кроме ограбления.

Инга посмотрела наконец мне в глаза, нахмурилась, но ответить не успела: официантка принесла кофе, улыбнулась, спросила, нужно ли что-нибудь еще, и перешла к соседнему столику.

– Значит, опять роман? – спросила Инга, размешивая ложечкой кофе, в который так и не положила сахар. – Опять безумие, опять обещания… Только у нее все-таки не выдержали нервы?..

– Не знаю, – сказал я. – Это я и хотел бы выяснить.

– То есть? – не поняла Инга.

Я надорвал два пакетика, высыпал сахар в чашку, аккуратно размешал, отпил глоток (отличный оказался кофе) и рассказал Инге во всех подробностях о том, что произошло вчера вечером в квартире Гринбергов. Пожалуй, я добился успеха: Инга слушала меня, как завороженная, особенно после того, как разобралась в ситуации – а разобралась она быстро, в отличие от Учителя, и причину моего к ней интереса поняла тотчас же.