В мире фантастики и приключений. Выпуск 5. Вахта «Арамиса». 1967 г.

– Мне каждый день надо ванну принимать.

– Внеочередным правом пользуются туберкулезные больные.

– Значит, не тем заболел?

– Вы ж интеллигентный человек, - с укором сказал Осокин. - Как вы можете, вы представляете себе, что такое открытая форма туберкулеза?

За точность текста и тут и дальше ручаться нельзя. Вряд ли Осокин мог буквально запомнить этот диалог. Свои собственные реплики он восстанавливал легко, реплики же Лиденцова он преподносил по-разному, и приходилось выбирать наиболее достоверное. Но впрочем, как судить о достоверности? Вот, например, в этом месте Лиденцов заговорил о другой болезни, мучившей его. Слова его были настолько путаны, что Осокин считал неудобным повторять их.

Смысл сводился к тому, что Лиденцов страдал от хода времени: поток времени, видите ли, шел через него, раскачивая какие-то рецепторы его организма. Лиденцов физически ощущал разрушительное движение времени, оно уносило частицы его, оно размывало его, как песок, и он пытался пересекать его под углом. На Осокина все это произвело впечатление гораздо меньшее, чем сыпь, хотя Лиденцов говорил взволнованно. Пришлось Осокину прервать его: при чем тут комната? Лиденцов объяснил, что работа у него сейчас теоретическая, ему надо сидеть и думать. Что это за работа, когда можно не ходить на работу, - этого Осокин не понимал и понимать не желал.

– Ах, да! - спохватился Лиденцов и стал рыться в карманах. - Совсем забыл. - Он вытащил ветхий, заношенный конверт.

Так Осокин и предполагал, так он и думал, что существует бумажка; без нее люди не ведут себя столь уверенно. Подобных посетителей с записочками, резолюциями, ходатайствами, по которым он обязан был обеспечивать, содействовать, предоставлять, Осокин терпеть не мог. Он даже выступал против подобной практики. Все эти записочки урезали его и без того скудные возможности. Нарушался порядок, последовательность всех прохождений, весь механизм, который он с таким трудом налаживал.

Письмо со штампом управления, номер которого требовал внимания, было обращено к глубокоуважаемому товарищу Осокину с просьбой помочь научному сотруднику Лиденцову, занятому важнейшими исследованиями. Какой-то сверхпроводимостью при комнатной температуре… какая-то гипотетическая сверхпроводимая молекула, - как будто Осокин должен был понимать, о чем идет речь. Самомнение ученых больше всего раздражало Осокина, - то, чем они занимаются, обязательно проблема всемирного значения, и все остальное перед ней - мелочи. Однако в этой бумаге было что-то сверх обычное, - Осокин никак не мог понять, что именно, но что-то беспокоило его. Что-то в ней было особенное.

– Одну комнату вам, - повторял он, - без очереди, ну конечно сверхпроводимость, - и вдруг воскликнул, озаренный догадкой: - А подпись-то, а!

– Что подпись? - удивился Лиденцов.

– Подписано-то академиком Ляхницким! - торжествуя, сказал Осокин.

– Да-да, он в курсе моей работы.

– Ах, в курсе, - Осокин обрадованно покивал, - а между прочим, умер он в прошлом году. Или в позапрошлом? - и уличающе поднял палец.

Но никакого замешательства не произошло, Лиденцов был даже разочарован.

– А, вот вы о чем, - сказал он. - Но какое это имеет значение?

Признаться, Осокина тут чуть тряхануло.

– Как так - какое значение? Очень даже большое значение. Оно же недействительно! Придется вам новое письмо брать. Пусть академик Полуянов, он у вас теперь, пусть он обратится.

– Полуянов? Что вы! - Лиденцов руками замахал. - Полуянов не был никаким ученым. Пустой сундук. Он никогда не верил в такое решение задачи.

Именно после этой странной фразы Осокин впервые внимательно посмотрел на Лиденцова, заметил детскость его нездорово темного лица. Слегка прищуренные яркие глаза были как прорези куда-то, где что-то клубилось, менялось…

– То есть как это - был? - медленно и строго спросил Осокин. - Что вы имеете в виду?

– Господи, да никто ж про него и не помнит.

– Погодите. - Осокин подымался, опираясь о стол. - Я ведь только вчера говорил с ним по телефону.

Лиденцов досадливо поморщился:

– А-а-а, если в этом смысле…

Осокин уверял, что его слова о Полуянове были не случайной оговоркой. И в то же время невозможно представить, на что этот человек рассчитывал. Обмануть? Запутать? И не смутился, когда его поймали с поличным, когда Осокин, стукнув по столу, напомнил, что Полуянов депутат, заслуженный человек и кто дал право… И тут Осокин постучал по столу иначе, кончиком ногтя, - так, чтоб было вполне понятно.

– Учтите! - заключил он тоном, не требующим ответа.

Но Лиденцов шагал по кабинету, разглядывая носки своих растоптанных туфель. Он упирался кулаками в днища карманов и думал о чем-то своем. Вполне возможно, что он не слышал Осокина.

– А если 6 к вам пришел Шокли? - вдруг спросил Лиденцов.

– Кто?

– Да, вы можете и не знать… ну, допустим, Менделеев?

– Что за Менделеев?

– Дмитрий Иванович Менделеев, слыхали? И вот Менделеев нуждается в комнате. Ему тоже надо получить бумажку от Полуянова?

– Но вы пока что не Менделеев.

Лиденцов не обратил внимания на его усмешку.

– А все же, если бы пришел Менделеев?

На психа Осокин не стал бы сердиться. Психов он умел выпроваживать. Но в том-то и дело, что Лиденцов не был психом, у Осокина и мысли такой не возникало.

– Скромности вам не хватает, скромности, - произнес Осокин тоном, который следовало бы учесть.

Тем не менее Лиденцов не смутился, - наоборот, похоже было, что ему стало смешно, он тихо посмеялся чему-то своему, но при этом немножко и над Осокиным.

– Между прочим, - Осокин откинулся на спинку кресла, - срок вашей прописки кончился. Вы нигде не прописаны.

– И что же?

– А то… будто вы не знаете. Вы вообще лишаетесь всяких прав. Из очереди вас следует исключить.

– Это невозможно, - горячо сказал Лиденцов. - Вы, наверное, не представляете себе размаха проблемы.

Смеяться Лиденцов все же перестал, схватил свое недействительное отношение и принялся вычитывать оттуда хвалебные формулировки и комментировать.

Данный момент в рассказе Осокина был наиболее невнятным. Он тогда не придавал никакого значения словам Лиденцова. Он постукивал карандашиком, ожидая, когда кончится эта тарабарщина.

А именно эта часть беседы в дальнейшем представляла особый интерес, поэтому Осокина уговорили провести сеанс стимуляции памяти. Удалось восстановить немногое. По обрывкам фраз можно лишь догадываться, что Лиденцов говорил о возможности изменить всю энергетику, электронику, биологию… “Ясно станет, как генетическая молекула хранит информацию”, - вот, пожалуй, единственная буквальная фраза, которую привел Осокин.

Текст ее сохранился в памяти Осокина, вероятно, потому, что он вцепился в эти слова: молекула, молекула… Подобные типы воображают, что весь мир держится на их молекулах. Как же, им одним ясно, как молекулы хранят информацию, они, видите ли, Менделеевы, Мендели, а все остальные - вахлаки, лопухи.