Дмитрий Емец - Акакий Башмачкин и Его Шинель

Тематическое содержание "Шинели" отнюдь не ограничивается историей приобретения и кражи шинели, и последовавшей смерти чиновника. Шинель является для Акакия Акакиевича не только и не столько материальной вещью, сколько целью и смыслом его существования, утратив которую он утрачивает и саму жизнь.

Смерть Акакия Акакиевича не является спокойным успением праведника. "Он находился все время в бреду и жару. Явления, одно другого страннее представлялись ему беспрестанно: то видел он Петровича и заказывал ему сделать шинель с какими-то западнями для воров, которые чудились ему беспрестанно под кроватью, и он поминутно призывал хозяйку вытащить у него одного вора даже из-под одеяла, то спрашивал, затем висит пред ним старый капот его, что у него есть новая шинель, то чудилось ему, что стоит он перед генералом, выслушивая надлежащие распеканья и приговаривает: "Виноват, ваше превосходительство!" то, наконец, даже сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, отроду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти следовали непосредственно за словом "ваше превосходительство" (2, т.3, 131).

Довольно часто финал повести осмысливается как бунт Башмачкина. Это своеобразно документируется мнимой цитатой из повести, будто Акакий Акакиевич "сдергивает" шинель с плеч "значительного лица". Трудно согласиться с подобными выводами и заключениями, потому что они противоречат коренным основам мировоззрения Гоголя, чуждого идеи каких-либо насильственных действий.

Фантастика финала повести - это не прикрытие намерений Гоголя показать протест и бунт Башмачкина. "Особенность этой повести состоит в том, что хотя венчающий ее фантастический эпизод посмертного появления героя и его встречи со "значительным лицом" внешне никак не подготовлен предшествующим, выдержанном в чисто бытовом плане рассказом о жизни и смерти Акакия Акакиевича, в действительности вся повесть построена в расчете на этот заключительный эпизод, художественно подготовляет его" (75, 206).

Однако никакой идентификации вора с Башмачкиным у Гоголя нет. Писатель создает традиционными в романтизме средставами фантастическую картину появления в Петербурге "мертвеца" в виде чиновника, который стал снимать шинели с чиновников разных рангов. "Фантастика позволяла Гоголю писать не о реалистических событиях, но воссоздавать условный, по слухам рождающийся мир, в котором и действовал мертвец, снимающий шинели с чиновников. Слухи множились, обрастали подробностями, находили отклик у столичного населения", пишет Г.П. Макогоненко (49, 311).

Фантастическое в финале способствует тому, что социально-бытовую сферу повести в эпилоге пронизывают нравственные смыслы, обогощающие социальную проблематику произведения, а также придающие проблематике универсальное значение. Мотив воскресения влечет равноценный высокий мотив отдачи "долгов наших".

В финале повести несомненно намечен утопический мотив социальной гармонии, который так и не был воплощен. Гоголь в полной мере понимал неосуществимость своей идеи, однако каждое свое произведение ощущал как борьбу за человеческое в человеке.

Финалы целого ряда произведений Н.В.Гоголя имеют определенную назидательную тенденцию. Вспомним хотя бы "Ревизора" с его заключительной "немой сценой". Из мира абстрактных рассуждений о добре писатель пытается перевести своего читателя к конкретным добрым делам.

По мнению американского исследователя Д.Фангера, впрочем, довольно спорному, ""Шинель" одновременно и вбирает в себя и превосходит все лучшее, что было свойственно предыдущему творчеству Гоголя. Так, "с точки зрения сюжета это такая же сентиментальная повесть - жалостная история, - как и "Старосветские помещики", только с более резкой комической окраской" (хотя уже само название говорит о более широком символическом замысле); а "с точки зрения места действия, темы и стиля" "Шинель" примыкает к миру ранее написанных петербургских повестей. Здесь присутствует иронический тон вступления к "Невскому проспекту", а образ Акакия Акакиевича, который только и видит, что служебные бумаги <...> продолжает собой более ранние типажи чиновников, столь занятых служебными делами, что им "вместо вывески показываются картонка с бумагами, или полное лицо правителя канцелярии" (2, т.3, 112); подобно "Запискам сумасшедшего" в повести идет речь о жалкой жизни мелкого чиновника и о его жалком бунте. Как "Нос", "Шинель" исполнена алогизмов и насквозь проникнута абсурдом; наконец, как и во всех остальных петербургских повестях, повествование основано на "перемещениях" (73, 50).

В департаменте относились к Акакию Акакиевичу безо всякого уважения и даже на него не глядели, когда давали что-нибудь переписать. Когда же Акакий Акакиевич умер, то "Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было" (2, т.3, 131).

На фоне обычного, насыщенного междометиями и частицами, косноязычия Акакия Акакиевича, вдруг слышен его голос, произносящий внятно, без междометий: "Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?" (2, т.3, 111) На фоне обычного косноязычия в жизни это звучит чисто и пронзительно ясно. У читателя возникает ощущение, что он слышит внутренний голос героя.

Кажется, странно говорить о "внутреннем голосе" применительно к Акакию Акакиевичу. Какой у этого придавленного чиновника может быть внутренний голос? Но вчитываясь в повесть внимательнее, замечаешь: Акакий Акакиевич не лишен внутреннего мира, а, напротив, обладает им в полной мере. "И в разговоре он не оканчивал фразы, начавши: "Это, право, совершенно того..." - а потом уже ничего и не было, и сам он позабывал, "думая, что все уже выговорил". (2, т.3, 116) Значит, происходила в Акакии Акакиевиче скрытая напряженная работа мысли, не всегда, правда, выходящая на поверхность. Внешний мир и мир Акакия Акакиевича абсолютно чужды и закрыты наглухо друг от друга. Когда же в финале повести мир Акакия Акакиевича открывается, как ракушка, на контакт с окружающим миром, это ведет к гибели героя.

Внешний мир унижает героя всеми способами, облепляя его "со всех четырех сторон" всяким вещественным "вздором": здесь и "сенца кусочек" на его вицмундире "какого-то рыжевато-мучного цвета", и всякая дрянь из окна, под которое он всегда поспевает. (2, т.3, 112) Но вот является в его жизнь особая, "идеальная вещь", отделяющая от всего остального, угнетающего его вещного мира, - шинель. Шинель - это "вечная идея", "подруга жизни", "светлый гость", представительница молчаливого внутреннего мира Акакия Акакиевича: "... И подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате, на крепкой подкладке без износу" (2, т.3, 120).

Утрата шинели равносильна утрате всей жизни: Акакий Акакиевич погибает так, как романтический идеальный герой, "рыцарь бедный", потерявший свою возлюбленную или свою мечту. У Гоголя повесть построена так, что незаметная жизнь Башмачкина оказывается лицом к лицу со всем окружающим миром и даже всемирной историей. В надгробном авторском слове Акакию Акакиевичу совмещаются разные измерения и масштабы - самый мелкий и самый крупный: он даже не обратил на себя внимания естествоиспытателя, рассмотревшего в микроскоп и обыкновенную муху, - но на него обрушилось также нетерпимо несчастие, "как обрушивалось на царей и повелителей мира..."(2, т.3, 132).