Александр Громов - Ватерлиния (сборник)

Подло. Неизбежно-подло. Необходимо. Единственный способ победить в нашем подлом мире – стать подлее его.

Получается, что и бомбили меня свои – наверняка «Черный Баклан». Беспрепятственно пропустив чужака, с предельной дистанции взяли своего в бомбовый «ящик», да так, чтобы, боже упаси, не утопить ненароком… Ювелирная работа.

Лишь одного не смогли предположить эти подлецы: что чужак с А-233 окажется не подлецом, а человеком…

– Ты же был воспитан как землянин, – кривясь от боли, хрипло сказал Глист. – Ты же должен понять…

Понять и простить?

– Заткнись!

По виду Глист честно зарабатывал себе жизнь. А ведь придется, пожалуй, его вытащить, без энтузиазма подумал Филипп. Джентльменские соглашения с ним невозможны, но, надо думать, он будет молчать, сохраняя лицо. Какое-то время. Начальство на него не надавит – это ЕГО операция.

Ох, опасно…

– Вытащи меня!

– Повиси пока. Ты сказал о мнемоблоке. Почему я этого не помню?

– Латентная память, идиот! Воображаешь, что я вру? А память о сеансе и вообще о всякой операции тебе стерли. Потом и мнемоблок был кем-то стерт…

– Что? Кем?

– Не знаю! Вытащи меня, идиот! Сейчас сорвусь!

Филипп покачал головой.

– Мы не обговорили гарантии моей безопасности.

– Я твоя гарантия! Сорвусь – ты труп, понял? Вытащишь – устрою тебе перевод… чтобы не маячил тут. На Малый Эдем хочешь? Земля тебе все равно не светит, врать не стану.

Поверить? После всего сделанного им и его прихвостнем? На одной руке Глист долго не провисит.

Филипп снова почувствовал, что замерз и еле держится на ногах. Пожалуй, еще чуть-чуть – и не хватит сил втащить…

– Я подумаю, – сказал он.

– О чем, кретин?! Тебе предлагают жизнь, «кукушонок»! Жизнь!

Вероятно, на лице Филиппа отразилось сильное сомнение на этот счет. Во всяком случае, позднее он не нашел иного объяснения тому, что произошло секунду спустя.

– Лейтенант, смирно! – неожиданно гаркнул Андерс.

Он уже подтягивался на одной левой руке, легко взбросив ноги над поручнем, от его вялости не осталось и тени, он и с раздробленными пальцами был боевой машиной, повисшей в прыжке, не сводящей с отшатнувшегося Филиппа яростно-насмешливого взгляда… И тотчас же сорвался, без вскрика мелькнул за поручнем и исчез из виду.

Филиппа качнуло к фальшборту. Секунды три Глист был еще виден, затем нелепо размахивающее руками тело без особого всплеска погрузилось в буруны и больше не показывалось.

Даже кругов не разошлось в том месте, где подполковника Андерса сглотнул океан, – да и какие круги в кипящей воде? Должно быть, Глиста сразу утащило в глубину. Никто не висел на наростах, у уреза воды, цепляясь одной рукой.

Филипп долго ждал, перегнувшись через фальшборт. Мысли прыгали, и не было сил унять дрожь. Андерс врал, это было ясно. С лопоухим лейтенантиком он и с раздробленной кистью расправился бы в секунду, тем более что тот – рефлекс! – действительно чуть было не принял стойку «смирно», а о лучевике и думать забыл…

С ЭТИМИ не договоришься. Никогда. Бессмысленно вымаливать пощаду.

Скверное это дело – знать, что обречен. Ужасно жаль себя.

Но неужели вы вообразили себе, что я не стану огрызаться?

Филипп стоял у фальшборта до тех пор, пока изменившаяся поверхность океана не указала на первые, понятные только глубиннику, признаки желтого прилива. Потом, вздрогнув и очнувшись, он сунул лучевик за пазуху и полез по трапам наверх. Скользя, цепляясь за поручни, часто останавливаясь перевести дыхание, он упрямо карабкался с уступа на уступ, надеясь, что где-нибудь отыщется незаблокированный шлюз. Он знал, что ему делать: найти Лейфа. Найти и заставить говорить. И, вероятнее всего, убить по окончании разговора.

Ночь без звезд.

Черная, бесконечная. Лишь слышно, как плещет внизу океан. Лишь мигает неизвестно зачем световой маячок на вершине Поплавка да освещены посадочные площадки для боевых флайдартов и летающих платформ.

Когда в полярных водах наступает ночь, к теплой громаде Поплавка поднимаются обитатели здешних глубин – бесформенные студенистые тела размером с хорошую субмарину – и, коснувшись металла, в панике распадаются на подвижные реснитчатые клетки, уходят в глубину мутными облаками, чтобы собраться и слипнуться вновь подальше от опасной плавучей горы. Свирепые хищники, неутомимые охотники за всем, что крупнее криля и мельче полярного кракена, ищут пищу. Их не отгоняют, Поплавку они не опасны.

Мутны конусы прожекторов, погруженных в висящий над океаном туман. Океан не светится. На Капле нет светящегося планктона.

Чем дальше на юг, тем реже «окна» в толще облаков, а у летней границы льдов их не бывает совсем. Короткий мутный день мелькнет и погаснет, не успев запомниться, и снова наступает ночь без звезд. Может быть, это и хорошо, что нет «окон»; облака лгут, делая вид, будто что-то скрывают. Новички, наслышанные о полярных сияниях, задирают головы в небо в надежде увидеть просвет – но на Капле нет магнитного поля и нечему сиять над полюсами.

Кому дано увидеть незримый луч, тонкой нитью вонзающийся в небо из распахнутого иллюминатора, медленно режущий облака вслед перемещению заоблачной точки – спутника туннельной связи? Пожалуй, лишь случайная птица могла бы прервать нить на краткий миг, перед тем как с испуганным криком метнуться прочь, ощутив на себе тепловой укол. Но на Капле нет птиц.

Снежный заряд, заблудившись во тьме, ворвался в иллюминатор, суматошно закружился, попав в сквозняк. Гундер Шелленграм зябко поежился. Его собеседник, напротив, чувствовал себя вполне комфортно с расстегнутым воротом, и, наверное, его рукопожатие было бы сейчас крепким и теплым, чуть влажным, но протяни руку – и встретишь пустоту. Не человек – изображение, переданное через две тысячи двести семнадцать парсеков. Это если передача идет с Земли. Если с Новой Терры, то меньше, а если с Марции – больше.

Похоже, что все-таки с Земли: задержка сигнала в пределах долей секунды. Хороший Канал. Качество изображения не ахти: полполосы сигнала съедено защитой от перехвата.

Разговор был сух. Но будь он хоть трижды душевным и доверительным, Шелленграм не ждал от него ничего хорошего.

– Вы не представились, – сказал он.

– Извините. Не подумал, что это имеет значение. Зовите меня просто: Гость.

– Велите прикрутить у себя свет, Гость, – попросил Шелленграм. – Вы сияете на всю палубу. Здесь ночь.

Гость, покосившись куда-то вбок, неслышно пошевелил губами. Действительно, стало темнее.

– Так лучше?

– Да.

– Вы ответите на мои вопросы?

– Не сочтите за дерзость, но я предпочел бы разговаривать непосредственно с шефом, – возразил Шелленграм. – Существуют правила…