Филип Дик - Человек в высоком замке (пер. О.Колесников)

Полисмен двинулся по дорожке.

– Головоломка? – эхом отозвался мистер Тагоми. – Это не головоломка.

– Разве это не одна из тех небольших проволочных головоломок, где нужно разнять составные части? У моего сына их целая куча. Некоторые из них очень трудные.

Полисмен пошел прочь.

«Все испорчено, – подумал мистер Тагоми. – Мой шанс погрузиться в нирвану исчез, уничтожен этим белым варваром, неандертальцем – янки. Этот недочеловек предположил, что я ломаю голову над детской пустой забавой».

Поднявшись со скамьи, он сделал несколько неуверенных шагов. «Нужно успокоиться. Ужасная, свойственная низшим классам шовинистическая расистская брань, совершенно меня недостойная».

В груди яростно столкнулись необъяснимые, не имеющие никакого оправдания страсти.

Он пошел через парк. «Нужно двигаться, – сказал он себе. – Очищение в движении».

Он вышел из парка. Тротуар Керни-стрит. Тяжелый гул уличного движения. Мистер Тагоми остановился около бордюра.

Педикэбов не было видно. Он пошел пешком по тротуару и слился с толпой. Никогда не найдешь педикэба, когда он особенно нужен.

Боже, что это? Он остановился, вытаращив глаза на чудовище, безобразное сооружение вдали. Как будто продолжение кошмарной американской горки, закрывающее все поле зрения. Огромное сооружение из металла и бетона, будто повисшее в воздухе.

Мистер Тагоми обратился к прохожему, худому мужчине в мятом костюме.

– Что это? – спросил он.

Он указал на загадочное сооружение.

Мужчина ухмыльнулся.

– Жуткое зрелище, не правда ли? Это путепровод в порту. Очень многие считают, что он испортил весь вид.

– Раньше я никогда не замечал его, – отозвался мистер Тагоми.

– Значит, вам везло, – сказал мужчина.

Он пошел прочь.

«Безумный сон, – подумал мистер Тагоми. – Нужно проснуться. Куда сегодня запропастились педикэбы?» Он пошел быстрее. Все вокруг было каким-то тусклым, наполненным сизым дымом, вид имело мертвенный. Пахло чем-то горелым. Угрюмые серые здания, тротуар, какой-то особенно бешеный темп движения по тротуару. И до сих пор ни одного педикэба!

– Кэб! – крикнул он, все прибавляя шагу.

Безнадежно. Только автомобили и автобусы. Автомобили, похожие на жестокие огромные орудия разрушения, невиданных доселе форм. Он старался не глядеть на них и смотрел только перед собой. Это какое-то искажение зрения особо зловредного свойства, расстройство, вызвавшее нарушение чувства пространства. Горизонт впереди изгибался.

Будто какой-то жуткий астигматизм неожиданно поразил его.

Нужна передышка. Впереди грязная забегаловка, внутри одни белые, все поглощены ужином. Мистер Тагоми толкнул деревянную вращающуюся дверь. Запах кофе, нелепый музыкальный ящик в углу, оглушительно ревущий.

Он поморщился и стал проталкиваться к стойке. Все места были заняты белыми.

Мистер Тагоми громко вскрикнул, давая понять о своем намерении. Несколько белых оглянулись. Однако никто не покинул своего места, никто не уступил ему стула. Они просто продолжали свой ужин.

– Я настаиваю, – громко сказал мистер Тагоми первому же белому.

Он прямо-таки крикнул ему в ухо.

Мужчина отодвинул чашку и сказал:

– Полегче, япошка.

Мистер Тагоми посмотрел на остальных белых. Все они следили за ним враждебными глазами, и никто из них не шевельнулся.

«Загробное существование, – подумал мистер Тагоми. – Горячие ветры занесли меня неизвестно куда. Что это за видение, чего? Выдержат ли мои чувства все это? Да, „Книга мертвых“ подготовила нас к этому: после смерти перед нами промелькнут многие, и все они будут казаться враждебными нам. Каждый будет противостоять этому в одиночку. Ужасный путь – и всегда через страдания, перерождение, будучи готовым воспринять какую-нибудь заблудшую, павшую душу. Страшная иллюзия».

Он отпрянул от стойки и выбежал из закусочной. Дверь пропищала за спиной, следующая ее створка подтолкнула его на тротуар. «Где я? Вне своего мира, своего пространства и времени. Серебряный треугольник сбил меня с толку. Я сорвался со своих швартовых, и меня ничто не удержит: вот конец всех моих попыток, урок мне навсегда. Зачем идти вразрез своему мироощущению? Для того чтобы полностью заблудиться, потеряв все свои указательные столбы и остальные знаки, которыми можно было бы руководствоваться? Нужно прекратить это ужасное брожение среди теней, снова сосредоточиться и вернуться в свой мир».

Он ощупал карманы, но серебряного треугольника не обнаружил. Он исчез, остался на скамейке в парке вместе с портфелем. Катастрофа.

Согнувшись, он побежал по тротуару назад в парк. Дремавшие бездельники удивленно глядели ему вслед, когда он бежал по дорожкам.

Вот та скамья, и портфель стоит возле нее.

Серебряного треугольника не было видно. Он стал искать вокруг. Да, вот он, упал в траву и лежит почти незаметно там, куда он его в ярости зашвырнул.

Он снова сел, стараясь восстановить дыхание – слишком уж он запыхался.

«Еще раз внимание к треугольнику, – сказал он себе, немного отдышавшись. – Внимательно гляди на него, даже насильно, и считай, ну, хотя бы до десяти, но медленно и громко. Что за идиотские сны наяву! Соперничество наиболее пагубных аспектов, присущих юности, но совсем нечистая непорочная невинность истинного детства. И не причем здесь мистер Чилдан или ремесленники. Надо винить только собственную жадность. Разве можно силой что-нибудь понять?»

Он медленно считал вслух, а затем вскочил на ноги.

– Проклятая глупость, – резко сказал он.

Туман рассеялся.

Он огляделся.

Муть уменьшилась, так ему, во всяком случае, показалось. Теперь он должным образом оценил язвительные слова апостола Павла о том, что иногда мы видим мир в кривом зеркале. Это не просто метафора, а проницательный намек на оптические иллюзии.

Мы действительно все видим астигматически, в самом глубоком смысле этого слова: наши ощущения пространства и времени – порождение нашей собственной души, и иногда эти ощущения изменяют нам – ну, как расстройство среднего уха лишает нас равновесия, и это бывает даже тогда, когда просто каким-нибудь необычным образом наклонить голову – и чувство равновесия исчезает.

Он положил серебряную безделушку в карман пальто и некоторое время сидел с портфелем на коленях. «Что я должен сейчас сделать, – сказал он себе, – так это пойти и снова посмотреть на это отвратительное сооружение. Как это назвал его прохожий? Портовой путепровод. Если его еще можно видеть».

Но он чувствовал, что ему страшно двинуться с места.

«И все же я не могу просто так сидеть здесь. На мне лежит бремя обязанностей, которые я должен выполнять. Как разрешить эту дилемму?»