Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал (Dark Carnival), 1947

Она сжала пальцы, переплетая руки в замок.

– Оба они впитывают воду. Вот они уже пропитались водой насквозь. Вода поднимает руку женщины. Сначала кисть, чуть – чуть, потом предплечье, и вот уже всю руку и еще ногу. А ее волосы… – она провела по своим волосам, спадающим на плечи. – Ее волосы свободно всплывают и распускаются, как цветы в воде. У нее голубые глаза, но они закрыты…

На улице стемнело. Джулия продолжала вышивать, а Анна все говорила и говорила. Она рассказывала, как поднимается вода и увлекает за собой женщину, приподнимает ее, ставит вертикально.

– И женщина не противится, отдаваясь во власть воде. Она так долго лежала без движения и теперь готова начать ту жизнь, которую подарит ей вода. Немного в стороне мужчина тоже приподнимается водой.

И Анна подробно рассказывает, как потоки медленно сближают их обоих.

– Вода открывает им глаза. Вот уже они могут видеть друг друга, но еще не видят. Они кружатся в водовороте, не касаясь один другого. – Анна повернула голову, ее глаза были закрыты. – И вот их взгляды встречаются. В них вспыхивает фосфорический огонек. Они улыбаются… Они протягивают друг другу руки…

Джулия оторвалась от вышивания и пристально посмотрела на сестру:

– Хватит!

– Поток заставляет их коснуться друг друга, поток соединяет их. О, это самое совершенство любви – два тела, покачиваемые водой, очищающей, освежающей. Это совсем безгрешная любовь…

– Анна! Прекрати сейчас же!

– Ну, что ты! – обернулась к ней Анна. – Они же не думают ни о чем, правда? Они глубоко внизу, и им нет до нас дела.

Положив одну руку на другую, она мягко перебирала ими. Свет уличного фонаря, падавший на ее руки, то и дело прерывался потоками дождя и создавал впечатление, что они действительно находились в подводном мире. Между тем, Анна продолжала, как бы в полусне.

– Он высокий и безмятежный, широко раскинул руки. – Она жестом показала, как высок и легок он был в воде. – А она – маленькая, спокойная и какая-то расслабленная. Они мертвы, им некуда спешить, и никто не может приказать им ничего. Их ничто не волнует, не заботит. Они спрятались от всего мира в своей трубе. Они касаются друг друга руками, губами, а когда их выносит на перекресток труб, встречный поток тесно соединяет их… Они плывут рука в руке, покачиваясь на поверхности, и кружатся в водоворотах, неожиданно их подхватывающих, – она провела руками по стеклу, забрызганному дождем. – Они плывут к морю, а позади тянутся трубы, трубы… они плывут под всеми улицами – Гриншоу, площадь Эдмунта, Вашингтон, Мотор-Сити, Океан-Сайд и, наконец, океан. Они проплывают под табачными лавками и пивными, под магазинами, театрами, железнодорожными станциями, под ногами у тысяч людей, которые даже не знают или не думают об этой трубе…

Голос Анны осекся. Она замолчала, потом спокойно продолжала:

– Но вот день проходит, гроза уносится прочь. Дождь кончается, сезон дождей позади, – она, казалось, была разочарована этим. – Вода убегает в океан, медленно опуская мужчину и женщину на пол трубы, – она опустила руки на колени, не отрывая глаз от них. – Вода уходит и забирает с собой ту жизнь, которую дала этим двоим. Они ложатся рядом, бок о бок. Где-то наверху восходит и заходит солнце, а у них вечная ночь. Они спят в блаженной тишине. До следующего дождя.

Ее руки лежали на коленях ладонями вверх.

– Красивый мужчина, красивая женщина… – пробормотала она, наклонив голову и зажмурив глаза. Внезапно Анна выпрямилась и посмотрела на сестру.

– Ты знаешь, кто это? – горько улыбнулась она.

– Джулия не ответила, она с ужасом смотрела на сестру, бледная, с трясущимися губами.

– Мужчина – это Френк, вот кто! А женщина – это я! – почти выкрикнула Анна.

– Анна! Что ты…

– Да, Френк там!

– Но Френк пропал несколько лет назад, и уж, конечно, он не там, Анна!

– Он, наверное, очень одинокий человек, который никогда, нигде не путешествовал.

– Откуда ты знаешь?

– Он так похож на человека, который никогда не путешествовал, но очень бы хотел этого. Это видно по его глазам.

– Так ты знаешь, как он выглядит?

– Да, очень больной, очень красивый. Знаешь, как болезнь делает человека красивым? Она подчеркивает тончайшие черты его лица.

– И он умер?

– Да! Пять лет назад, – Анна говорила медленно и распевно, опуская и поднимая ресницы и в такт со словами. Казалось, она собирается рассказать длинную, одной ей известную историю, начав ее медленно, а затем все быстрее и быстрее, пока не достигнет кульминации с широко раскрытыми глазами и дрожащими губами. Но сейчас было медленное начало, хотя в ее голосе слышались приглушенные нервные нотки.

– Пять лет назад этот человек шел по улице. Он знал, что ему еще много дней придется ходить по той же самой улице. Он подошел к крышке люка, похожей на железную вафлю, заглянул туда и услышал, как внизу, под его ногами, шумит подземная река, как она несется прямо к морю. – Анна вытянула руку вперед. – Он медленно наклонился, отодвинул крышку люка и увидел несущийся поток и металлические ступеньки, уходящие в него. Тогда он подумал о ком-то, кого он очень хотел любить, но не мог. И пошел вниз по ступенькам, пока не скрылся совсем…

– А как насчет нее? – спросила Джулия, перекусывая нитку. – Когда она умерла?

– Я точно не знаю. Она какая-то новенькая. А может быть она умерла только что… Но она мертвая. Удивительно прекрасная и мертвая. – Анна восхитилась образом, возникшем у нее в сознании. – Только смерть может сделать женщину действительно красивой. Вся она становится воздушной, и волосы ее тончайшими нитями развеваются в воде. Никакие школы танцев не могут придать женщине такой легкости, грациозности, изящества. – Анна сделала рукой жест, выражавший утонченную грациозность.

– Он ждал ее пять лет. Но до сих пор она не знала, где он. Но теперь они вместе и останутся вместе навсегда… Когда пойдут дожди, они оживут. А во время засухи они будут отдыхать – лежать в укромных нишах, как японские кувшинки – старые, засохшие, но величавые в своей отрешенности.

Джулия поднялась и зажгла еще одну лампу.

Теперь Анна обращалась ни к кому – ко всем сразу – к Джулии, окну, стене, улице.

– Бедный Френк, – говорила она, глотая слезы. – Я не знаю, где он. Он нигде не мог найти себе места в этой жизни. Его мать отравила ему все существование! И он увидел трубу и понял, что там хорошо и спокойно. О, бедный Френк! Бедная Анна, бедная я, бедная! Джулия, ну почему я не удержала его, пока он был со мной! Почему я не вырвала его у матери!

– Замолчи! Замолчи сейчас же, и чтобы я этого больше не слышала!

Анна повернулась к окну и, тихонько всхлипывая, положила руку на стекло. Через несколько минут она услышала, как сестра спросила: