Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал (Dark Carnival), 1947

А вот еще одна служба: старая дева, ставшая жертвой зверского нападения. В гробу под шелковой подстилкой были припрятаны некоторые части тела умершего с нею одновременно старика. Она ушла, совершая ледяной акт любви, сохраняя на лице выражение удивления.

Так мистер Бенедикт бродил по своим владениям, склоняясь над окутанными белыми фигурами, открывая им свои тайны.

Последним оказалось тело Мерривелла Близа, глубокого старика, подверженного приступам комы. Мистера Близа уже несколько раз признавали мертвым, но он оживал во время приготовления к похоронам. Мистер Бенедикт откинул простыню с лица мистера Близа. Мистер Близ широко открыл глаза.

– Ах! – мистер Бенедикт едва не свалился на стол.

– О-о! – раздался стон из-под простыни.

У мистера Бенедикта подогнулись колени, его затошнило.

– Выпустите меня отсюда! – простонал мистер Близ.

– Вы живы! – мистер Бенедикт комкал в руках угол простыни.

– О, что я слышал! – простонал старик, лежавший на столе. – Я не мог пошевелиться, не мог прервать ваши отвратительные откровения! О, вы ужасный человек, вы темная личность, вы чудовище, негодяй! Выпустите меня отсюда немедленно! Я расскажу обо всем совету, и мэру, и всем, и каждому! Ох, негодяй, негодяй! Проходимец, садист, гнусный извращенец! Погоди, я расскажу о тебе! – у старика выступила пена на губах. – Немедленно развяжи веревки, выпусти меня отсюда!

– Нет, – сказал мистер Бенедикт, опускаясь на колени.

– О, чудовище! – всхлипнул Мерривелл Близ. – Подумать только, что творилось в нашем городе, а мы ничего не знали! Отпусти меня, ты, чудовище!

– Нет, – прошептал мистер Бенедикт, пытаясь встать, и снова в ужасе опускаясь на пол.

– Что вы говорили! Что делали!..

– Простите меня… – прошептал мистер Бенедикт.

Старик попробовал приподняться.

– Нет! – мистер Бенедикт приготовил шприц для подкожной инъекции.

– Эй, вы! – дико заорал старик, обращаясь к закутанным в белое фигурам. – Помогите!

Он повернул голову к окну, в котором виднелись кладбищенские памятники.

– Эй, вы, там, под камнями! Слышите? Помогите!..

Старик откинулся назад, втягивая воздух со свистом, чувствуя приближение смерти.

– Слушайте! – бормотал он. – Он надругался над вами, и надо мной, ему долго все сходило с рук. Остановите его! Заставьте, заставьте его прекратить это!..

Слабея, старик втянул струйку слюны, вытекшую из угла рта. Он быстро терял силы.

Мистер Бенедикт, потрясенный, повторял:

– Они ничего не могут мне сделать. Не могут. Я говорю вам, не могут.

– Вы, в могилах! – стонал старик. – Помогите мне! Сегодня, или завтра, или когда-нибудь, встаньте и уничтожьте это чудовище! – из глаз его полились слезы.

– Глупо, – беззвучно проговорил мистер Бенедикт. – Вы умираете и несете чушь. – Мистер Бенедикт едва мог шевелить губами.

– Восстаньте! – выкрикнул старик. – Выйдите из могил!

– Прекратите, – прошептал мистер Бенедикт, – я больше не могу…

Стало совсем темно. Старик постанывал, теряя последние силы. Вдруг он умиротворенно улыбнулся и сказал:

– Они достаточно натерпелись от вас, негодяй. Сегодня они сведут с вами счеты.

Старик умер.

Говорят, этой ночью на кладбище прогремел взрыв. Или даже несколько взрывов. Сверкали молнии, гудел колокол на колокольне, раскачивались памятники, неслись яростные стоны и проклятия, что-то взлетало в воздух. В покойницкой метались странные тени и огни, звенели бьющиеся стекла, двери срывались с петель. А потом – выбежал мистер Бенедикт, и вдруг раздался жуткий крик…

И настала тишина.

Горожане пришли на кладбище на следующее утро. Они обошли и покойницкую, и часовню, и церковный дворик.

И не нашли там ничего, кроме крови, разлитой, разбрызганной всюду, сколько хватало взгляда, сколько небеса кровоточили всю ночь напролет.

И никаких следов мистера Бенедикта.

– Где же он? – спрашивали горожане.

И сами же отвечали:

– Откуда нам знать?

Но они получили ответ.

В глубине кладбища, в густой тени деревьев, находились самые старые, стертые надгробья. Солнечный свет, пробивавшийся через пышные кроны, казался неестественным, театральным, как гирлянда или иллюминация.

Они остановились у одного из старых надгробий.

– Смотрите! – воскликнул кто-то. Остальные склонились над старым, поросшем мохом камнем.

Свежая надпись – словно исцарапанная ногтями, чьими-то торопливыми, слабыми, но неистовыми пальцами:

Мистер Бенедикт

– И сюда посмотрите! – крикнул другой. Все обернулись.

– На этом, и на этом, и на том! – он указывал еще на несколько надгробий.

Они разбрелись по кладбищу, в ужасе вглядываясь в надписи.

На каждом из надгробий та же неистовая рука нацарапала "Мистер Бенедикт".

– Невозможно, – малодушно пробормотал кто-то. Не лежит же он во всех могилах!

Молчание затянулось. Люди исподлобья поглядывали друг на друга. Все ждали ответа. И онемевшими, непослушными губами один из них выговорил:

– А почему бы и нет?…

Very late on this night, the old man came from his house with a flashlight in his hand and asked of the little boys the object of their frolic. The little boys gave no answer, but tumbled on in the leaves.

The old man went into his house and sat down and worried. It was three in the morning. He saw his own pale, small hands trembling on his knees. He was all joints and angles, and his face, reflected above the mantel, was no more than a pale cloud of breath exhaled upon the mirror.

The children laughed softly outside, in the leaf piles.

He switched out his flashlight quietly and sat in the dark. Why he should be bothered in any way by playing children he could not know. But it was late for them to be out, at three in the morning, playing. He was very cold.

There was a sound of a key in the door and the old man arose to go see who could possibly be coming into his house. The front door opened and a young man entered with a young woman. They were looking at each other softly and tenderly, holding hands, and the old man stared at them and cried, "What are you doing in my house?"

The young man and the young woman replied, "What are you doing in our house? Here now, old man, get on out!" And the young man took the old man by the elbow, searched him to see if he had stolen anything, and shoved him out the door and closed and locked it.

"This is my house. You can't lock me out!" The old man beat at the door, then stood back in the dark morning air and looked up at the lights shining in the warm windows and rooms upstairs and then, with a motion of shadows, going out. The old man walked down the street and came back and still the small boys rolled in the icy morning leaves, not seeing him.

He stood before the house as he watched the lights turned on and turned off more than a few thousand times as hе counted softly under his breath.

A boy of about fourteen ran up to the house, a football in his hand, and opened the door without unlocking it and went in. The door closed.

Half an hour later, with the morning wind rising, the old man saw a car pull up and a plump woman get out with a little boy three years old. As they walked across the wet lawn the woman looked at the old man and said, "Is that you, Mr. Terle?"

"Yes," said the old man automatically, for somehow he didn't wish to frighten her. But it was a lie. He knew he was not Mr. Terle at all. Mr. Terle lived down the street.

The lights glowed on and off a thousand more times.

The children rustled softly in the leaves.

A seventeen-year-old boy bounded across the street, smelling faintly of the smudged lipstick on his cheek, almost knocked the old man down, cried, "Sorry!" and leaped up the porch steps and went in.

The old man stood there with the town lying asleep on all sides of him; the unlit windows, the breathing rooms, the stars all through the trees, liberally caught and held on winter branches, like so much snow suspended glittering on the cold air.