Олег Дивов - Параноик Никанор

Нас оккупировали. Мама, роди меня обратно. Что же теперь будет?!

Да, в общем, и ежику понятно – что. Новый порядок. Аусвайс-контроль. Полицаи. Немецкие овчарки. Череп на рукаве.

Одна радость, что меня вряд ли угонят арбайтером на бескрайние поля Оклахомщины. У них там своих лузеров и реднеков девать некуда, зачем им еще раздолбай славянские до кучи… Это же всему миру известно, общим местом стало и банальностью – от нас хорошего не жди. Спрашивается: на фига таких завоевывать?

– Слушай, Ник, да бред же, бред! Вдруг какая-нибудь совместная операция? Может, шаттл в неположенном месте сел? В наш лес навернулся, а? Или натовская инспекция приперлась смотреть, как мы ракеты на орала перековываем?

– Стоп! – У Ника аж уши зашевелились. Ага, тарахтит в отдалении. Похоже, вертушка. Или, что гораздо хуже, чоппер. Не тот чоппер, который рокерский байк, а который юсерский вертолет.

Ник в два прыжка вниз слетел, еще в два обратно вернулся, уже с биноклем, и к чердачному окошку нырнул. Однако в хорошей форме дядя.

– Та-ак, вот он, красавец… Не узнаю. На «Апач» вроде смахивает. Мимо чешет, не к нам. Глянешь?

Ну, глянул. Летит по-над лесом винтокрылый аппарат, явно нерусский. Гляжу и с некоторым удивлением ощущаю – поджилки не трясутся больше. Примирился я, видимо, с новой картиной мира. В полосочку и со звездочками.

– Зачем я тебе в разведке, Ник? Легко так спросилось.

– Если «языка» возьмем – переведешь.

Совсем просто он ответил. Как так и надо. Мне почему-то на ум песенная фраза пришла – «партизанский молдаванский собираем мы отряд». А еще: «…и ходят оккупанты в мой зоомагазин».

– На самом деле все не так страшно, – Ник говорит. – Нам ведь нужно просто разобраться, что происходит, верно? Сам представь, какой может выйти конфуз, если у них и вправду шаттл в лес упал – а мы тут уже томагавки выкапываем и танцы военные пляшем. Не надо бардака. Сходим, приблизимся осторожно, поглядим… Короче, Леха, я тебя за околицей ждать буду. Двинем сначала вдоль дороги, будто и вправду обрыв ищем, я инструмент монтерский возьму для правдоподобия. Удостоверение не забудь. Чуть что, кричи – постмэн! – и стой как вкопанный. А дальше моя забота.

– А если председатель все-таки электриков на линию выгонит?

– Хотелось бы. Они ребята не промах, один спецназовец, другой погранец. Вот увидишь, я их мигом сагитирую.

Электриков председатель на линию не выгнал. Это они его выгнали. Они с утра в мастерских железом гремели, чего-то там мудрили с кузнецом за компанию и начальство попросили: на фиг пошел и, что видел, забудь. А он и вправду ничего такого не видел. Труба, сказал, с ручкой.

Мне-то, сказал, по фигу подробности, и так чую: инструмент подсудный – сто пудов, а если стрельнет, так наверняка расстрельный. Но поскольку вся Красная Сыть в едином порыве… Я дальше слушать его демагогию не стал – успеют еще уши завянуть, когда он при новом порядке старостой устроится. Пошел в дорогу собираться. Иду, как говорят юсеры, «с опущенным хвостом», но в кусты не сворачиваю. Будто на подвиг топаю. Вроде и не хочется, а надо.

Потому что нет другого выхода, правда ведь? Надо же, блин, разобраться. А я в селе единственный, кто нормально понимает инглиш.

Некому больше с Ником пойти. Блин.

По дороге пацаненка соседского из лужи вытащил, где он в морское сражение играл.

– Военную тайну хранить умеешь? – спрашиваю. – Значит, иди под мое окно, я тебе оттуда ружье спущу, и ты его тихонечко огородами – за околицу. Там дядя Никанор будет, ему отдашь. И чтобы никто не видел, ясно? И пока я не вернусь – молчок!

Пацаненок весь напыжился и вдруг честь мне отдал. На полном серьезе – руку к кепке. Я от изумления чуть сам в лужу не свалился, как давеча Ник.

Вернулся домой, собрал вещички. Маму заплаканную попытался убедить, что буду паинькой, – без толку. Отец зашел, обнял – ну, говорит, сына, с Богом и не подставляйся, ладно? А сам, ушлый, пока меня к сердцу прижимал, ногу чуток отставил и тапочком под кроватью шаркнул как бы невзначай. Проверил. У всех нормальных людей ружье на гвозде висит, а у меня в чехле на полу валяется. Слушай, говорю, компас одолжи. Папаня – к себе, а я под кровать – нырь, «Сайгу» хвать – и за окошко ее. Хитрый, когда надо. Весь в отца.

У нас в лес глубже километра народ без пушки не ходит. Даже по ягоды-грибы. Исторически так сложилось. Мы бы и рады не таскать на себе лишнего железа, да фауна мешает. И чего бы умного папаня ни советовал, а я беру ствол. Медведь не юсер, к почтальонам без пиетета.

Выхожу за околицу, головой верчу, Никанора не видать. Замаскировался, коммандо несчастный. Для разминки, наверное. Я туда-сюда, вдруг с того места, где только что прошел, из чахленьких насквозь просматриваемых кустиков, в спину голос:

– Ты чего так вырядился, племяш?

Джинсы на мне и телогрейка.

– Военная хитрость, – говорю. – Пушку мою принесли тебе?

Достал из рюкзака камуфляж, переоделся, карабин снарядил. Готов сложить башку непутевую за Отчизну

Ну, и пошли мы. Сначала в самом деле вдоль дороги, я по краешку, Ник поглубже лесом. Ничего так шагается, бодренько – с учетом погодных условий, разумеется. Километре на пятом, под столбом с единственной сохранившейся табличкой «НЕ В…ЗАЙ У…ЁТ» перекурили чуток, портянками в воздухе помахали и дальше рванули. Чувствую, втянулся. Таким ходом – в Больших Пырках засветло будем. Как и задумано.

Иду, на столбы поглядываю. Ох, криво стоят, вполне могли где-то сами повалиться, без помощи вероятного противника. Ладно, нам уже не до столбов, через пару километров в самую чащобу сворачивать.

Вышли на Пырки в сумерках. Вроде бы и колея туда – не дорогой же ее называть – вполне проходимая оказалась, да мы подустали слегка. Первое, что увидели на краю деревни, – милицейского «козла». Переглянулись недоуменно. Как он сюда попал – вертолетом, что ли?

В Больших Пырках, ясное дело, тоже электричества нет. Кое-где окна тускло светятся, керосинки там жгут. Подходим к самому здоровому дому, и тут, будто нас встречать специально, дед Ероха – на крыльцо.

– Ага, – Нику говорит. – Явился, мать твою, не запылился. То-то давеча снилось, будто стоит у моего смертного одра Никанор и горько рыдает. Переживает, сволочь, что не успел единоутробного дядю живым застать. Года два собирался, гнида паразитская, в гости зайти, готовился, а не успел.

Дед Ероха у нас из старших последний остался. Про вещий сон врет, конечно. Просто характер едкий, как электролит. И рад дедуля увидеть племянника, да еще со внучатым племянником за компанию, зуб даю.

– И тебе, внучок, тем же концом по тому же месту стариковское наше спасибо за внимание.

– Слышь, дядя Ерофей, завязывай с нотациями, лады? – Ник заявляет. – Потом как-нибудь выскажешься о наболевшем. Не время сейчас, Родина в опасности.