Робертсон Дэвис - Мантикора (Дептфордская трилогия - 2)

- Я в свое время прочел сотни резюме.

- Да, и часть из них предназначалась для дел, которые рассматривал Его Честь судья Стонтон.

- Но это дело будет рассматривать Ее Честь судья фон Галлер.

- Нет-нет, судьей, как и прежде, будет Его Честь мистер Стонтон. Вам от него не уйти.

- Мне не часто удавалось успешно вести дела подзащитного Стонтона в суде. Победы обычно доставались обвинению. Вы уверены, что нам стоит делать это таким способом?

- Почему бы не попробовать. Это рискованный, если не сказать героический способ, и вы нашли его сами, без посторонней помощи. А это значит, что героизм вам импонирует и на самом деле вы не боитесь риска.

- Но это всего лишь игра.

- Вы играли в нее весьма серьезно. И это довольно распространенная игра. Вы знаете такое стихотворение Ибсена?

Жить - это снова и снова

В сердце с троллями бой.

Писать - это суд суровый,

Суд над самим собой.*

[Cтихотворение Генрика Ибсена "Четверостишие"; за основу приведенного здесь текста взят перевод В. Адмони]

Я предлагаю вам начать. Составьте резюме от лица защиты. По мере подготовки этого материала вы непременно сделаете и резюме от лица обвинения, потому что выступать вам предстоит в суде особого рода - в суде над самим собой. А Его Честь мистер Стонтон будет выслушивать все это и выносить свои приговоры, может быть, чаще, чем обычно.

- Понимаю. А какова будет ваша роль?

- О, у меня будет несколько ролей. Заинтересованного зрителя прежде всего, а вдобавок я буду фигурой, которая появляется только в военном трибунале, - Другом Обвиняемого. А еще я буду авторитетным экспертом по прецедентам и беспристрастным суждениям и буду сдерживать обвинителя и защиту. Я буду опекать это непреходящее и Жгучее желание воздать всем по справедливости. И если Его Честь мистер Стонтон задремлет, как это иногда случается с судьями...

- Но не с Его Честью мистером Стонтоном. Он не дремлет и не спит.

- Посмотрим, такой ли он непримиримый, как вы полагаете. Даже Его Честь мистер Стон-тон может чему-нибудь научиться. Судья не должен быть врагом обвиняемому, а, мне представляется, что у Его Чести мистера Стонтона мировоззрение слишком уж из восемнадцатого века, а поэтому он не может быть хорошим судьей. Может быть, нам удастся переманить его в современность и заставить взглянуть на закон в современном свете... А теперь - до понедельника?

II

ДЭВИД ПРОТИВ ТРОЛЛЕЙ

(Это мой цюрихский дневник, содержащий

записи и конспекты, с помощью которых я

представлял свое дело доктору фон Галлер;

здесь также пересказ ее мнений и толкований,

сделанный мною по памяти после сеансов у

нее. Хотя эти записки и не являются

дословным изложением, они передают суть

того, что происходило между нами.)

1

Нелегко быть сыном очень богатого человека.

Эти слова можно было бы постав вить эпиграфом ко всему делу за и против меня, делу, которое я здесь и представлю. Жизнь посреди огромного богатства, причем в отсутствие какой-либо возможности им распоряжаться, повлияла на все стороны моего бытия, определила форму всего моего жизненного опыта.

С семи лет, когда пошел в школу, я начал осознавать, что одна из насущнейших нужд цивилизованного человека - нужда в деньгах - проявляется в моем случае иначе, нежели у большинства моих друзей-приятелей. Нужда в деньгах была мне знакома. Люди недалекие, кажется, полагают, что если твоя семья состоятельная, любые потребности удовлетворяются в момент - из какого-нибудь бездонного мешка, висящего, наверное, у входной двери. Все не так. Я испытывал, как не замедлю продемонстрировать, особо острую нужду в деньгах, поскольку, хотя и было известно, что мой отец очень богат, карманных денег я получал меньше, чем любой мой одноклассник. Я знал, что бережливость, с которой я тратил деньги на завтраки или билеты в кино, вызывала удивление или даже презрение. Меня считали скупердяем. Но я понимал, что должен учиться разумно распоряжаться деньгами, и это было частью большой кампании, направленной на то, чтобы сделать из меня мужчину. Другие мальчики обычно могли получить лишний доллар-другой от отцов и вдобавок, можно сказать, не сомневались, что еще столько же могут выпросить у матерей. Для них карманные деньги были не совокупным, а всего лишь базовым доходом. Их благожелательных родителей, казалось, мало волновало, умеют ли их чада в возрасте девяти-десяти лет распоряжаться деньгами или не умеют. Мне же приходилось изо всех сил экономить, поскольку я получал на неделю всего доллар, из которого десять центов предназначались для похода в церковь в воскресенье утром, а большая часть могла быть в любую минуту потрачена на что-нибудь насущно необходимое - скажем, на пару кожаных шнурков для коньков или что-нибудь в этом роде.

Мой отец где-то вычитал, что в семье Рокфеллеров лелеяли и пестовали рокфеллеровский финансовый гений, выдавая детям на карманные расходы сущую мелочь, с которой те в силу суровой необходимости научались творить финансовые чудеса. Для Рокфеллеров это, может, было и здорово, но для меня отнюдь. Моя сестра Каролина недостатка в деньгах не испытывала, потому что становиться мужчиной ей было вовсе не обязательно, и она должна была постоянно иметь при себе деньги для каких-то неясных целей, связанных с защитой ее добродетели. Вследствие этого я всегда был у Каролины в долгу, и она стремилась помыкать мною, так что я постоянно изобретал новые методы экономии, выискивал, по каким еще сусекам поскрести. Мне было не больше восьми, когда какой-то мальчишка в школе сказал моим друзьям, что Стонтон так скуп - он вошь обдерет ради ее шкуры и жира. Меня терзал жгучий стыд, мучила обида. Я же никакой не маленький скупердяй. Просто я был, как бы это смешно ни звучало, беден. Я знал это. Я это ненавидел. Но деться никуда не мог.

Я не прошу сочувствия. Это было бы нелепо. Меня окружали атрибуты богатства. Наш шофер каждое утро привозил меня к школе в лимузине, который был предметом зависти всех помешанных на автомобилях мальчуганов. Я не принадлежал к их числу. Для меня автомобиль был и до сих пор остается не более чем средством передвижения (правда, загадочным и несколько пугающим). Вечером, после игр, шофер забирал меня, а поскольку с ним обычно приезжала и Нетти, готовая тут же окружить меня неусыпной заботой, у меня не было возможности пригласить прокатиться кого-нибудь из настоящих ценителей. Дома, как я теперь понимаю, мы купались в роскоши, и, безусловно, это во многих отношениях было не так мучительно, как прозябать в бедности (а с настоящей бедностью я сталкивался впоследствии неоднократно). Мне можно было позавидовать - и умей я по-настоящему проклинать, то числил бы способность вызывать зависть среди самых сильных проклятий в моем арсенале. Во всех ее вариантах, со всеми тонкостями. Время от времени меня пытались убедить в том, что я имею все. Если я чего-то хотел, я мог это получить - стоило лишь попросить отца и убедить его: это не детский каприз, а что-то и в самом деле мне необходимое. Считалось, что это дело простое, однако мой опыт показывал: просто это было бы разве что для Цицерона, да и то в лучшие его дни. Обычно отец внимательно выслушивал мои просьбы, изо всех сил пряча смех, а в конце ерошил мне волосы и говорил: "Дэйви, я дам тебе один совет, запомни его до конца дней: покупай что бы то ни было, только если оно тебе действительно необходимо. Вещи, которые просто хочется иметь, - обычно хлам".