Юрий Никитин - Трансчеловек

Сегодня в парламенты ряда стран одновременно внесены законопроекты насчет того, что голос культурного и образованного человека должен весить больше, чем голос непросыхающего слесаря. В печати дебаты на тему, не отстранить ли быдло от голосования вообще, но в конце концов решили палку не перегибать, не Россия, поди, пусть в выборах принимают участие все, но голос академика не должен быть равен голосу слесаря. С этим согласились практически во всех странах, жаркие дебаты развернулись только по самой градации важности голосов. Примерная схема такова: голос взрослого человека с неполным школьным образованием равен одному голосу, а у человека с высшим образованием – двум. Уже аспирант имеет пять голосов, доктор наук – сто, академик – тысячу. Кроме того, добавочные голоса имеют всякие заслуженные деятели, ветераны движений и пр., пр., пр.

Печатные органы заполнены жаркими дискуссиями на эту тему, на экранах телевизоров сражаются представители разных точек зрения. Ура, ура, ура, начинается жестокий, но пока еще незаметный отсев. Потом под гребенку попадут не только пьяненькие слесари, над которыми кто только не изгаляется, чувствуя свое неоспоримое превосходство только на том основании, что сумел кое-как проковылять с курса на курс какого-то вуза, получить диплом и сейчас работать в какой-то конторе «для белых». В смысле, белых воротничков.

Отсев, как ни странно, вызван еще и увеличением продолжительности жизни. Вернее, не самим увеличением, а возможностью ее продления. Увы, розовые мечты, что проглотишь пилюли – станешь молодым и красивым, остались в прошлом. Пока что продление жизни удается только за счет строжайшего самоограничения в других областях, жестокой дисциплины.

Этого уже достаточно, чтобы две трети населения земного шара заявили, что не станут себя мучить и ограничивать, а проживут отведенный природой срок и красиво помрут, как все достойные люди. Все это сопровождается цветистой и отработанной за тысячелетия торжественной риторикой насчет небоязни смерти, смелого взгляда ей в глаза и тэдэ и тэпэ. Всю историю цивилизации люди умирали, это было неизбежно, и, чтобы хоть как-то примириться с этим горьким концом, философы придумали концепцию загробной жизни и назвали это религией, атеисты сочиняли красивые и гордые песни о красивой гибели, о смерти на бегу, о том, что мужчине стыдно умирать в постели.

Из оставшейся трети около половины ломается и бросает путь долголетия из-за тех трудностей, которые встали на пути. Если такому человеку надо, скажем, питаться только стерильно бессолевой пищей, то он, потерпев пару недель, в конце концов устроит пир, зажарив себе целого гуся, сожрет торт целиком и в одиночку, вообще скажет громко и под аплодисменты, что на фиг ему такая жизнь, когда надо себя во всём ограничивать?

Всегда звучит это «во всём», и абсолютное большинство под этим «всём» понимает именно жирную и жареную еду, торты, вино, и никому в голову не приходит, что есть еще наука, культура, есть книги, фильмы, Интернет, есть общение и вообще возможность видеть людей и общаться с ними! Нет, для абсолютного большинства отказаться от куска жареного мяса – это отказаться от «всех радостей жизни». Что ж, не жалко, пусть дохнут.

Таким образом уже сейчас идет удаление этого быдла из числа людей, которые хоть как-то могут воздействовать на курс общества. Они пока еще живы и весьма активны, но вообще-то их уже можно вычеркнуть: умрут, умрут достаточно скоро по нынешним меркам: мы, живущие по правилам продления жизни, знаем точно, что еще проживем добавочные полсотни-сто лет, а вообще-то нацелены на тысячи лет и вообще на бессмертие.

Так что проблема снимается сама по себе. Уже через сто лет на планете останется из нынешних восьми миллиардов даже не миллиард, а что-то около пятисот миллионов. Понятно, что из них тоже будут постоянно удаляться наиболее слабые, я не верю, что впереди безоблачная жизнь без трудностей. Да, живем намного лучше, чем в Средневековье, по крайней мере, уничтожены все эти чумы и оспы, истреблявшие население, питаемся в сто крат лучше тогдашних королей, но что-то иные бросаются с балконов и крыш, вешаются, топятся, стреляются, принимают смертельные дозы снотворного… А уж про передозировки наркотиков вообще молчу.

В прихожей раздался звонок, на мониторе появилось улыбающееся лицо Коли.

– Заходи, – сказал я.

– А не застрелят? – спросил он опасливо. – А то на меня одна кинокамера как-то странно смотрит… Подозрительно даже.

– Не застрелят, – успокоил я. – И вообще кинокамер не осталось даже в Буркина-Фасо.

– А где это? – спросил он, проходя к лифту мимо следящих и сканирующих камер.

– Еще не был? – удивился я. – Я думал, что ты везде побывал.

– На что намекиваешь? – спросил он с подозрением. – Это где я побывал?

– Это страна такая, – объяснил я. – Хотя, возможно, уже ее и нет. В прошлом году перестали существовать восемь стран? Значит, в этом с карты исчезнут десять-двенадцать…

Он вошел в лифт, лицо его оставалось на экране, я видел, как хмурит брови, не зная, хорошо это или плохо, что исчезают целые страны, потом вдруг просиял.

– А скифы переизбирают президента!

– Вождя? – спросил я. – Кагана или кто там у них?

– Президент, – ответил он с некоторой обидой. – Великая Скифия – это тебе не хвост собачий, а реальная сила! И вполне современная.

Я успел подумать про государства, созданные в Интернете, но не виртуальные, а вполне реальные: со всеобщей глобализацией произошла такая странность, что природа человеческая инстинктивно не терпит однообразия, и, как только число англоговорящих и считающих себя американцами перевалило за миллиард, начали создаваться новые нации по вкусам, интересам, приоритетам, предпочтениям. Мир снова стал ярким и многонациональным, и хотя все говорят на одном языке уже без электронных переводчиков, однако же новые нации все появляются и появляются. Скифы уже вовсе не новая нация, они появились на заре интернета, который тогда еще писался с прописной, сумели создать свои общества по миру, а с новыми возможностями скоростной связи стали создавать правительства, органы власти и вести довольно активную политику.

Лицо Коли с экрана исчезло, дверь распахнулась, он перешагнул порог улыбающийся, но я видел, что вообще-то не в духе, расстроен. От него сильно пахло вином, коротко пожал руку, сунул бутылку шампанского, цветы мужчинам не дарят, плюхнулся в кресло, недовольно повел по сторонам очами.

– Ну что у тебя за квартира?.. даже баб нет.

– Каких, – поинтересовался я. – Виртуальных?

– А какие бывают еще, – ответил он сердито. – Тут и виртуальные начинают отказывать, я уж и так и эдак в конфиге ковырялся.