Юрий Никитин - Трансчеловек

Впрочем, керамику перестал замечать в первые же дни, уже через неделю грыз орехи, воспринимая зубы как свои родные, только ставшие крепче и надежнее, так и с этими вживленными чипами забываю о них на второй-третий день.

Кондрашов возбужденно рассказывал, как он без всякого скафандра опустился на дно океана и вовсю ихтиантрил там, опускаясь на такие глубины, что ну просто жуть. Видел на дне затонувшие суда, некоторые недавние, а пару раз усмотрел испанские галеоны, что перевозили бочками золотые дублоны. Но проверять не стал, пошел в те места, где провалы в коре, он же по первой профессии, кто бы подумал, вулканолог, долго опускался, пока не отыскал кое-что странное, что перевернет многие истины вверх ногами. Или, напротив, поставит с головы на ноги.

Правда, чтобы получить стопроцентное подтверждение, нужно опуститься в Марианскую впадину, это одиннадцать километров под воду, однако даже его шкура начала трещать, а мышцы стали рваться. Пришлось поспешно подняться, там прямо на корабле заменили сплющенную грудную клетку и порванные сухожилия. И вот он вчера сделал в Академии наук доклад. Фурор, братцы, фурор, но для окончательной победы требуется погружение на самое что ни есть дно. Когда, ну когда? Что эти чертовы технологии ползут, как старые больные черепахи?

Здорово, конечно, иметь в качестве органов чувств весь арсенал современных датчиков: вижу сквозь стены, туман, вообще смотрю на сотни километров и могу рассмотреть там любого муравья, разговариваю без мобильника. Еще в первые же дни я записал себе все основные языки, в том числе даже латынь, вдруг да пригодится, это заняло всего две секунды, и сразу же смог говорить на французском не хуже француза, а на китайском – на уровне профессора, знатока китайского языка.

Разумеется, все фундаментальные знания по физике, химии, математике и кибернетике я получаю в тот же момент, как их выкладывают в Сеть, так что всегда в курсе всех открытий, изобретений, усовершенствований и всегда вижу, в каком направлении двигаться самому. Я даже не представляю, с какой скоростью рванется наука и технологии, если учесть, что совсем недавно даже самые гениальные ученые девяносто девять процентов своего времени и сил тратили на жратву, сон, дефекацию, одежду, езду на работу и обратно…

Еще больше времени и сил тратило простое человечество, очень даже простое, которое строило дома, распахивало поля и засевало зерном, что-то ткало и что-то шило, даже сапоги тачало… Сейчас вот законный вопрос встает во весь рост: а на хрен они нужны, эти простые, как три рубля?

Даже если бы зачем-то понадобилось создавать роботов, то каким бы сверхинтеллектом их ни наделили, наш всегда будет неизмеримо выше и круче во всех отношениях. Других путей просто быть не может! Другие – вне человеческой жажды все познать, все потрогать и все тут же примерить на себя.

Никто не будет создавать и киборгов. Да еще насильно, как это показано в идиотских фильмах. Мы все с жадностью сами стремимся в киборги. Правда, сами так себя не называем, наоборот, друг перед другом подчеркиваем, что мы, дескать, люди, остаемся людьми, демонстративно заводим собачек и кошечек, птичек, рыбок в аквариумах, смотрим старые фильмы и даже ходим в театры… хотя, конечно, это все такая скучная хрень, что я даже не знаю, как мне когда-то такое нравилось.

Нет, брешу, понятно же, почему нравилось: другого не было. И фотографии снимал сперва на пленку, потом проявлял ее, затем на сложном оборудовании в темной комнате при красном свете печатал на бумаге – все потому, что иначе было нельзя, но с какой стати я стал бы делать это сейчас, когда давно на смену пленочным пришли цифровики, а затем и вовсе любой снимок делаешь небольшим усилием, сужая зрачок, а то и вовсе мысленной командой?

Помню, в свое время даже Голембовские перестали ездить на Кипр и в Египет: с внедрением тактильности виртуальный мир стал настолько вещественным, что самые заядлые туристы стали предпочитать именно такие вояжи. В конце концов, по морде можно получить и от виртуального персонажа, причем по-настоящему: и больно будет, и отпечаток на щеке останется. Не говоря уже о том, что почувствуешь аромат, свежесть воздуха, увидишь египетские пирамиды и поговоришь с каким-нибудь туристом, который в этот момент точно так же сидит у себя в доме с обручем на голове.

Сегодня, выходя из офиса, ощутил, как меня снимают со всех сторон, а затем из-за виртуальной завесы впрыгнула хорошенькая ньюсвичка с кукольным личиком, на левой груди эмблема телеканала, ее глаза обшаривали мое лицо, пока я соображал, что пирсинг в ее тоненьких бровях не просто украшение, а мощные телекамеры.

– Простите, – спросила она с деланым оживлением, – что так неожиданно, но как вы прокомментируете странный поступок академика Огнивца?

– А что он такое натворил? – спросил я настороженно.

– Два часа назад он ушел из жизни, – отчеканила она, я чувствовал, как все телекамеры крупным планом показывают мое лицо, включил, и там, в уголке мозга, видел эти экраны в квартирах, где толпа ньюсовиков берет интервью у главного специалиста холдинга «Каролина». – Вы не знали?.. Странно, вас это должно встревожить!

– Меня тревожит смерть каждого хорошего человека, – ответил я, – а Огнивец был хорошим человеком и очень талантливым ученым.

– Вы понимаете, – возразила она, – о чем я спрашиваю.

– Не совсем, – ответил я сдержанно.

Я продолжал двигаться к своему автомобилю и теперь видел, сколько их, записывающих мои слова, а потом все-таки ухитряющихся их переврать.

– Хорошо, – сказала она упрямо, – вы один из тех, кто помнит еще такие чудовища, как компьютеры… я правильно произношу?.. вы прошли через несколько эпох, а в некоторых принимали самое деятельное участие… Скажите, как вы себя чувствуете?

Я видел, что у нее с языка не сорвался главный вопрос, но по журналистской привычке решила слегка подогреть, накалить, повысить интерес, и я ответил с предельной серьезностью:

– Превосходно.

– Прекрасно, – обрадовалась она. – Значит, никаких нехороших мыслей о бренности жизни…

– Никаких, – заверил я.

– Вы не устали от жизни?

– Ничуть.

– Вы ее по-прежнему любите?

– Иногда ненавижу, – ответил я.

Она насторожилась, а я почти увидел, как в далекой телестудии записывают не только каждое мое слово, но и движение мышц, аналитики сразу же дают им истолкование, почему и зачем именно так дернулся тот или иной лицевой мускул.

– И что же?

– А ничего, – ответил я спокойно. – Ненависть – это тоже сильное чувство, согласны?

– Полностью, – ответила она и взглянула с ожиданием. – Вас держит ненависть?