Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

Павлов замахал руками:

– Усилить? Еще? Да вы и так… как будто сорвали с нашего государства…

– Маску?

– Какую маску, – окрысился Павлов. – Культуру! Мы должны будем опуститься до уровня террористов?

– Только в отношениях с ними, – заверил я. – С цивилизованными – цивилизованно, с дикарями – по-дикарьи, с волками – по-волчьи. Господин Сидорюк… как вас по батюшке…

– Тарас Маздаевич, господин президент!

– Нормальное отчество, а почему он вас называл Мазеповичем?

– Прикалывался, – ответил Сидорюк и посмотрел мне в глаза очень внимательно. – У него юмор такой… восточный.

– Понятно, – сказал я, – я так и понял, ведь такого отчества не бывает. Вам такое вот задание: разработайте программу передач и начинайте крутить по всем каналам о том, что нас ждет. Да-да, в том случае, если все вот так пойдет дальше: вымирание нации, заселение наших земель… подчеркиваю – наших!.. выходцами из южных территорий. Можно пережать чуть, но не слишком. Попугайте, но не врите. Без всяких мямлостей покажите, что Россию ждет в самом деле вырождение и уничтожение… Не киношное!

Павлов напомнил осторожно:

– Дмитрий Дмитриевич, надо бы и про поддержку закона о молодых семьях…

– Закон сперва разработать надо, – огрызнулся я. – Впрочем, можете сказать, что этот закон уже разрабатывается. Спешно, в ударном темпе!

И. о. директора истово кивал, в глазах страх и готовность сделать все, чтобы стать настоящим директором.

– Мы можем начать уже сегодня, – предложил он поспешно.

– Что? – спросил я с подозрением.

– Кампанию, – сказал он с готовностью. – Можем начать показывать одиноких старушек, к которым общество должно проявлять милосердие. Выявить среди них тех, у которого было не больше одного ребенка, а таких абсолютное большинство, и дать непрямую акцию разоблачения… В смысле, что это те, кто в свое время не желал себя утруждать рождением больше чем одного ребенка, все по танцулькам, по барам, по развлечениям, а теперь требуют заботы от всего общества!

Павлов кивнул, сказал благожелательно:

– Верно мыслите, молодой человек. Забота о старших должна лежать в первую очередь на детях. Но когда ребенок один, ему приходится заботится об отце и матери, а также о двух дедах и двух бабушках. А это непосильно для любого семейного бюджета, ведь и своих детей надо кормить, поить, одевать и обувать! Если Дмитрий Дмитриевич не против…

Я смерил его взглядом, бывший зам даже вытянулся, вспомнив службу в армии, ел меня глазами. Я сказал:

– Да-да, сейчас они одинокие и беспомощные старички, но когда-то были молодыми и здоровыми, но о будущем не заботились, детей в достаточном количестве не рожали. Но тут надо поправку…

– Какую? Все сделаем.

– Вы сами о ней сказали. Выявите именно тех, у кого детей либо не было, либо не больше одного. А то напоретесь на мать-героиню, у которой семеро детей погибли на фронте… А к пустоцветам – отношение самое безжалостное! Когда общество богатое и сытое, может и пустоцветов прокормить от щедрот, но нас сейчас за горло берет нищета. А молодым семьям в самом деле нужна забота. В самом срочном порядке разработаем!

Он провожал меня до самого выхода, слушал очень внимательно и тут же сыпал идеями, предложениями, мне он понравился, ощутилось, что ему хочется не только стать генеральным директором, но и работать в том направлении, куда я его развернул.

– Действуйте, – сказал я напоследок, пожал ему руку и сел в машину. Крамар сперва было сел рядом с шофером, потом переговорил по рации, ушел в головную машину, а на его место сел Павлов. Карашахин занял место в салоне. Геннадий оглянулся, я кивнул, разрешая трогаться, и машина тронулась по ночной площади, залитой ярким светом множества фонарей.

Рабочий день закончился давно даже у самих поздних пташек, все успели загрузиться продуктами у магазинов, сейчас дома смотрят по телевизорам дебильные шоу, еще не зная, что это последние передачи, так что дороги без пробок, полупустые, не приходится перекрывать, чтобы я ехал без остановок, достаточно и пары машин впереди с мигалками.

Карашахин сидел напротив, в глазах блестели огоньки, на обычно бесстрастном лице менялись странные выражения.

– Что-то не так? – поинтересовался я.

– Представляю, – проговорил Карашахин, – как взовьются США!

Я не стал спрашивать, при чем тут США, здесь наши личные проблемы, США сейчас, как совсем недавно выразился наш мэр города, абсолютно при всем… И в самом деле придется перед ними оправдываться!

Я стиснул зубы:

– Да, некоторое время оправдываться придется…

– Боюсь, что еще долго, – сказал Карашахин.

– США будут уничтожены! – сказал я. – Не знаю, как именно, но уничтожены будут. Это несомненно.

– Тоже голос спинного мозга?

– Нет, голос свыше. Человечество – единый организм, временами я его чувствую целиком… в минуты прозрения. Нет, в моменты прозрения! И тогда понимаю, что оно развивается, растет, учится… Это еще ребенок, но и ребенок хочет избавиться от безобразной опухоли на своем теле! Так что США будут уничтожены. А как… могут подсказать специалисты. Если смогут.

Павлов же долго молчал, наконец спросил тихо, словно разговаривал со своими мыслями:

– Может быть, не стоило так уж… круто? Я имею в виду, с Асланханом?

Сидел рядом с шофером, а со мной говорил, выворачивая шею, отчего лицо багровело, а под глазами вздувались мешки, похожие на подушки безопасности.

Я подумал, буркнул:

– Может быть, может быть… Наверное, сорвался. Но только – наверное. На самом же деле, думаю, мой спинной подсказал решение верное.

– Спинной мозг? У которого утолщение там, внизу?

– У него два утолщения, – уточнил я, – в черепе и в заднице. Верхний мозг развился для решения сиюминутных задач, потому он и там, вверху… но часть мозга, что выделена для важнейших стратегических задач, как то: выживание, продление рода, захват ареала, доминирование – это в защищенном бункере, армированном не только костями, как череп, но и… не только костями…

Я говорил медленно, вроде бы ерничая, но во мне в самом деле что-то происходит, из темных глубин поднимается древнее, мохнатое, звериное, грубо отодвигает университетского профессора… нет, трепещущего интеллигентика в университетском профессоре.

– И что сказал этот… нижний мозг? – спросил Павлов.

– Он сказал, – проговорил я медленно, – что высокая культура всегда будет отступать перед более низкой. Единственный способ выжить – это ответить варварам на их же языке. Этому Зямовичу я ответил. Думаю, остальные поняли. Кобызам мы тоже ответили. И не только кобызам. Чтобы выжить, дорогой Глеб Борисович, мы должны на действительность реагировать адекватно. И хрен с той Европой, что завопит о жестокости!.. Ее саму уже берут за горло, она этого еще не заметила, хотя пальцы уже сомкнулись на нежной жирной шее.