Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

То есть, когда ситуация угрожающая, везде применяются чрезвычайные меры. Поднялась бы в США преступность до уровня российской, там бы снова вернулись к практике тридцатых годов. Без всяких криков о нарушении прав, ибо права отдельных людей не могут быть выше прав всего общества, это ясно даже козе, но только не российским властям. Только сознательный враг России требует новой амнистии на основании того, что тюрьмы и лагеря, видите ли, переполнены! Как будто из лагерей выходят готовые слесари, каменщики, строители дорог, путеукладчики, а не то, что выходит!

Прошли времена, когда я во сне летал, теперь все чаще я зависаю в черном ужасе, падаю в бездну, мне холодно и страшно, до мозга костей пронизывает страшное понимание, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Не только человеческая жизнь, но жизнь всего человечества, всей планеты, Галактики, Вселенной…

Просыпаясь ночью в холодном поту, подумал, что кровь человеческая обновляется за неделю, мясо – за месяцы, а целиком с костями и мозгами человек обновляется каждые семь лет. А духовно не обновляется ли человек еще чаще? Сколько человек умирает в одном человеке, прежде чем сам он умрет? Я уже явно не тот, который явился в этот мир, и даже не тот, который впервые сел в президентское кресло!

Утром голова раскалывалась, сердце болит с такой силой, хоть криком кричи, сейчас бы лежать пластом и стонать, подвывая из жалости к самому себе, но… я же волевой человек, да? Я же всегда считал себя волевым?

Волевой, мелькнула хмурая мысль. А ведь теперь жующее стадо просто не поймет значения этого совсем недавно популярного и гордого слова. А попроси истолковать, ответят, не задумываясь: свободный, вольный, отвязанный, на воле, кайфующий после работы…

На мгновение забылся коротким сном, тут же привиделись горящие здания, огонь и дым до неба, убегающие с криком люди… Кажется, это на иллюстрациях к Библии, там израильтяне при вторжении в Палестину вырезали население, разрушали все и вся, разрушали дома… теперь взрывают дома палестинцев, сохраняя преемственность!.. убивали весь домашний скот, срубали деревья, сжигали все зерно.

Сейчас снова то же самое ожесточение, но уже во всем мире…

Кряхтя, спустил ноги с постели, набрался сил и поднялся, цепляясь за спинку. Надо суметь выполнить весь утренний ритуал, что становится все труднее: одеться, побриться… Впрочем, брадобрея можно пригласить из числа обслуживающего персонала, но тогда уж и зубы пусть чистит…

Ксения даже отшатнулась в кресле:

– Господин президент, на вас лица нет. Что случилось?

Все такая же приветливая, щебечущая, на этот раз не улыбалась, смотрела вопросительно и с тревогой.

– Да, – ответил я невесело, – достали меня эти аварии на нефтепроводе… Надо будет вызвать на ковер всех, кто отвечает за ремонт, за безопасность, за предотвращение аварий и терактов, вздрючить, пусть как угодно налаживают охрану или что потребуется. Нефть на Запад – чуть ли не единственный источник валюты! А у нас, при нашем российском разгильдяйстве, нефтепровод может взорвать чуть ли не любой мальчишка…

Ее глаза потеплели, но в голосе прозвучала та же грусть:

– Не стоит так убиваться, господин президент. Вы прямо с лица спали.

– Ты права, – согласился я. – Так никогда до смерти не убьюсь. Ближайший час меня нет даже для Карашахина и Павлова. Если надо, то скажи, что сугубо важная тайна, и при этом улыбнись, как ты это делаешь… Можешь при этом поправлять лифчик.

Она спросила игриво:

– Ох, господин президент, я могу даже поправлять трусики, при этом стыдясь и краснея всей душой и даже телом. Но как бы не подумали, что у вас сердечный приступ от таких забав.

Снова провоцирующий намек, что, мол, мое здоровье не выдержит, щас прямо брошусь доказывать обратное, все мужчины к этому чувствительны, на этом лохов и ловят, я одарил Ксению понимающей улыбкой, она ответила понимающе-кислой, мол, не прошло, а жаль, почему бы и нет, мужчина должен пользоваться властью не только на стороне, но и здесь, прямо в кабинете, другие же пользуются…

Офицер с черным чемоданчиком встал при моем приближении, я прошел мимо, привык не замечать эту тень, что всюду носит за мной этот набор Большого Террориста, способный запустить из шахт тысячи стратегических ракет с ядерными боеголовками, десятки тысяч из тихо лежащих на дне у берегов США подводных лодок, поднять в воздух стратегические бомбардировщики с атомными бомбами под крыльями.

В одной из комнат, на диво тесных, я остановился, полная тишина, сказал негромко:

– К Олечке. Время обычное.

В комнате небольшой диван, я присел на краешек, пол тут же дрогнул, в животе на короткий миг появилось ощущение пустоты. Не будь этого чувства, я был бы в старинном уютном Кремле, построенном древними царями и боярами. И эта комнатка, старинная и выстроенная в допотопные времена, вон потолки, казавшиеся в те времена поднебесными сводами, кажутся для нашего высокорослого поколения уже низкими…

Останься я там, выше, мог бы через поляризующее стекло окна наблюдать за тихим и мирным двором Кремля, теперь это всего лишь двор, не огромная и грозная крепость, увидел бы, как на улицу по ступенькам спустится человек, неотличимый от меня, охранник распахнет перед ним дверцу моего лимузина. Машина сорвется с места, еще две черные Волги поспешно ринутся следом: сопровождение, охрана. Уедут недалеко, в одном неприметном переулке есть приличный такой домик, старинный, там просторные квартиры, на потолках лепка, оставшаяся еще с прошлого века. Эти квартиры, сплошь коммуналки, выкупили зажиточные люди, отремонтировали, теперь это прекрасные жилища в самом центре города. В одной из таких квартир живет Эльза Григорьевна, моя старая любовь, я тогда заканчивал универ, а она только-только поступила, но познакомиться мы успели, очень тесно познакомиться…

Более того, за два дома в сторону Тверской живет Олечка, милая хохотушка, пышечка, она приглянулась мне на одном из приемов. Я посещаю ее регулярно, еще чаще, чем Эльзу, с которой только пьем кофе и вспоминаем старые времена, я жалуюсь на проклятую политику, что разрушила мне карьеру крупного ученого, она поддакивает и угощает вареньем, с Олечкой же занимаемся интимом, но подсмотреть проклятым шпиенам не удается: защита от подслушивания и подглядывания надежная, пока держит.

Я вздохнул, на этот раз не удастся остаться и посмотреть, как в отсутствие страшного, хоть и демократичного кота мыши пляшут на столе. Мой двойник поедет к Олечке, такие визиты длятся короче, чем к Эльзе Григорьевне, шпиены это знают, а я не думаю, что мне на сегодняшнее сверхтайное совещание понадобится больше времени, чем на банальное траханье и дорогу туда-обратно.