Юрий Никитин - Я живу в этом теле

Черный ужас, что сводил с ума последние дни, отступил, словно кто-то огромный и невидимый кивнул одобрительно: допер! А то после первой программы чересчур расслабился, замуравеился, не спешишь приступать ко второй… А чтобы не халтурил, не откладывал слишком надолго, программа рисует картину неизлечимой болезни, скорой смерти, из-за которой можешь не успеть свершить Великое, Единственное, ради которого и был рожден на белый свет. Или был послан на эту планету – выбирай определение по вкусу.

Пока глаза следили, как поднимается коричневая шапка в джезве, старательно рылся в черноте памяти. Понятно, что за время сна прошло семь… ну, пусть шесть часов. Такое с этим существом происходит каждую ночь, и всякий раз часы жизни теряются. Правда, иногда в мозгу остаются причудливые обрывки странных видений, как на видеомагнитофонной ленте, которую стирали на чересчур высокой скорости.

Может быть, в этот огромный организм, Сверхорганизм, входят не только люди, но и звери, птицы, рыбы? Иначе почему во время этого странного состояния я вижу обрывки того, что видел даже не человек, а птица или вовсе насекомое? Возможно, сон – это состояние, когда происходит обмен информацией между всеми живыми организмами, а не только людьми? Во сне происходит подключение к единому хранилищу, передача туда накопленной за сутки информации? Сверхорганизм корректирует рождение нового поколения своих кровяных и прочих шариков, но задачи ставит на подсознательном уровне?

Гигантский суперорганизм иногда посылает по незримым нитям какие-то крохотные сигналы, поддерживая единство и в то же время давая индивидуумам возможность развиваться самостоятельно. То есть нам предоставлена свобода друг от друга намного больше, чем муравьям, но все же память о единстве прорывается во сне, в причудливых верованиях, религиозных учениях…

Раньше я не уставал издеваться над самовлюбленными ослами, что всерьез полагают, будто их ничтожнейшие по меркам Галактики жизни, что в миллиарды раз меньше жалких микробов, отмечены звездами! Но если это в них говорит искаженное до неузнаваемости смутное чувство родства человека со всем миром? Конечно, прикладная астрология – дурь несусветная, но по крайней мере теперь мне понятно, откуда у этой дури растут ноги. Как раз из смутного осознания родства со всем миром: людьми, деревьями, землей, ветром, звездами, галактиками.

– Значит, я был не первым? – проговорил я вслух.

В который раз обдало холодком, словно стоял раздетый на вершине скалы. Не одинок, кто-то уже чувствовал то же самое, что и я! Пусть не так отчетливо, как я, но чувствовал. Но мне от этой мысли еще страшнее и тоскливее: ну и что? Мир ведь не изменился. Все так же дик, грязен, звероват. Даже так называемая интеллигенция, великие умы, властители дум, – всего лишь более умелое зверье… Что с того, что я это осознал? Сейчас, правда, на костре не сожгут и на кресте не распнут, но в психушке дожидаться неизбежного конца тоже как-то не по себе.

Я привычно включил комп, впрочем, это не я ткнул отростком конечности в кнопку с надписью «Power», в этом мире все лучше меня делает мой разумоноситель, так и я сейчас лишь езжу в этом теле, которое наливает воду в кофейник, что-то включает, выключает, размалывает, сопит, чешется, бродит взад-вперед, таращится на себя в зеркало, а я до треска в черепе стараюсь охватить ту страшную истину, что никак не помещается в сознание.

В меня.

Экран медленно загорался, в черной досовской бездне проступали и быстро сменялись буквы, цифры, словно звезды рождались и гасли.

На затылке внезапно зашевелились волосы. В память прорвалась картинка страшной черноты… даже не черноты, а пустоты, через которую я в состоянии сна мучительно медленно тянулся и тянулся. Каждая клетка моего Я страдала от страшного нечеловеческого разочарования, скорби, поистине мировой, вселенской скорби, от которой едва не разорвалось сердце… или то, что у меня вместо сердца.

Я ощутил эту межзвездную тоску на долю секунды, смягченную и до неузнаваемости искаженную фильтрами сна человеческого существа, но каждая частичка крови во мне замерзла, превратилась в кристаллики. Я чувствовал весь холод и безжизненность космоса в себе, внутри себя.

Черт бы меня побрал! Это же я уловил… да не мысль, не мысль. Передача мысли если и существует, то не так. Я уловил чьи-то смутные эмоции, ощущения. Человек мыслит, все верно, но это не значит, что все высокоразумные расы, если существуют, тоже мыслят. Они, если пользоваться нашими приближенными терминами, сверхмыслят. Мышление – это только узкий спектор в дециметровом диапазоне. Кто-то до-мыслит, таких большинство, кто-то сверх-мыслит…

Да, я наверняка поймал до-мысль. Ощущение. Сама материя, возможно, тянулась к звезде с планетами в надежде поселить там отросток усложняющихся структур, ну, там амеб, из которых дальше может развиться что-то более сложное. А я ощутил смутный и смягченный отголосок волны разочарования, ибо там нейтронная звезда, где, похоже, усложнение структур ну никак…

Я поймал до-мысль, потому что сам почти весь из до-мысли. Из инстинкта, если привычнее. Мы ведомы инстинктом всю жизнь. Инстинкт ведет от выживания особи – уже позаботился! – к выживанию целого вида. Тут тоже почти… да, почти. А отдельные особи вроде меня уже заглядывают дальше.

Правда, есть ли другие, подобные мне?

Или я один во Вселенной?

Дверь на балкон подалась только с третьего толчка. Ночью шел дождь, рамы разбухли, воздух сырой, теплый. Улица с балкона сверкает вымытая, на тротуарах кое-где поблескивают быстро тающие лужицы. Серая грязь по обочинам дороги превратилась в яркую зеленую травку. Ее острые, как наконечники стрел, концы, грозя небу, за ночь поднялись вдвое, обещая за другую ночь из стрел превратиться в копья. Или хотя бы в дротики.

Я повертел головой, воздух застыл, как студень в холодильнике. Прохожие с зонтами в руках, кто-то даже держит над головой, хотя солнечные лучи уже сжигают последние остатки неопрятных облаков.

Когда вышел из подъезда, воздух оставался таким же неподвижным, как православие. Я нащупал в кармане майонезную баночку, не зря захватил, пошел по асфальту медленно, прогулочным шагом, словно выгуливал невидимую собаку.

Муравьиные свадьбы обычно происходят тихими летними вечерами после дождика. В такие дни я всегда садился на электричку, отправлялся подальше в лес. Конечно, эти свадьбы происходят и в парках Москвы, однажды я даже видел массу крылатых молодых самок… возле ЦДЖ на Суворовском бульваре, они среди белого дня бегали по тротуару, начиная от метро «Арбатская» до конца Суворовского бульвара, таким образом Дом журналиста оказался в эпицентре демографического взрыва. Их давили автомобили, растаптывали прохожие, а я тогда закомплексованно не решился поднять с тротуара хотя бы парочку, принести домой на расплод!