Сергей Лукьяненко - Проводник отсюда (Сборник)

Ну, ладно мы-то… Всепланетное чудо, назидание для бунтующих маргиналов, страна аутовивисекторов. Но ведь и в благополучной Европе, и в сытенькой Северной Америке, и в удачно расположенной Австралии – та же картина. Век девятнадцатый, легко и радостно встретивший двадцатый, никуда не ушел. Он все так же привлекателен и благостен.

А что в литературе, что в нашем зеркале жизни? Трудолюбивые производители женских романов охотно размещают страстных героинь на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, писатели-фантасты рисуют ностальгические картины «жюльверновских» миров, все так же популярны Холмс и Ватсон… а загляните-ка в книжные рейтинги… чу! кто там, в верхних строчках? Акунин, и кажется мне, что не только из-за литературных достоинств, но и за притягательное время действия. Даже весь наш постмодернизм, копни его поглубже, покажет свои декадентские корни.

Сто лет – это совсем немного. Мы можем улыбнуться восторгам вековой давности – и по поводу волшебной силы электричества, и по поводу схваток диких и дрессированных бацилл. Прочитав о кровавых войнах и гонке вооружений в девятнадцатом веке, улыбаться уже не хочется. Век двадцатый, век прошедший, слишком уж наследил красненьким по планете, чтобы счесть его веком золотым. Но столь ли безоблачным был век девятнадцатый и для мира, и для нашей страны? Конечно же, нет. Если уйти от оптимистичной новогодней статьи, от имен поэтов и верст железных дорог – нет. Террористические акты, почти пятьдесят лет Кавказской войны, промышленный кризис и голод, территориальные приобретения – и тут же потери, международные конфликты, эпидемии, недоступность образования для беднейших слоев населения… порой повторение событий доходит до фарса – как было с отменой крепостного права в девятнадцатом веке и разрешением крестьянам получать паспорта в двадцатом… о каком же веке мы говорим? И в чем же дело? Почему история, идущая по банальнейшей спирали, издали выглядит столь благостно? Только ли из-за пелены времени?

В поисках ответа – попробуем вспомнить век двадцатый в духе той столетней статьи.

«…воюя из года в год, проливая кровь человеческую за справедливые интересы человека против человека, уходящий век был все же по праву веком гениальным. Наша собственно русская литература – вся укрепилась, выросла, окрепла и завоевала себе европейское значение именно в этом веке. Бунин и Набоков, даже вне России оставшиеся русскими писателями, Есенин и Маяковский, не успевшие расцвесть, удивительный Булгаков и гениальный Пастернак, трагический гений Шолохова знаменуют для нашей культуры и человеческой истории эпоху прямо величайшего расцвета нашего самосознания, не инстинктивного, но разумного и сознательного.

XXI век мы встречаем с громадной сетью дорог, имеющей протяжение более 150 тысяч километров и соединяющей С. – Петербургский порт с океаном, омывающим берега Маньчжурии! Человеческое слово летит ныне с одного конца мира в другой посредством внеземельных спутников и световодных проводов. Телевидение передает новости со всего мира и, обретя цвет, объемный звук и стогерцовую развертку, получает жизнь и движение, которому не в силах подражать лучшие кинотеатры. Электричество нашло широчайшее применение в быту, а обузданная сила атомного ядра подарила нам неисчерпаемый источник могущества!

Медицина, вооружившись электронным микроскопом и дивными ферментами, расшифровала саму основу жизни – человеческий геном – и так же неизбежно победит СПИД и коровье бешенство, как обуздала оспу и чуму…»

Что-то не складывается, верно? Телевидение вызывает не восторг, а воспоминания о рекламе подгузников, победы медицины напоминают о череде неизвестных ранее болезней, победа над атомом омрачена Хиросимой и Чернобылем, права человека по большому счету так и остались на мелованной финской бумаге…

А ведь все очень просто. Девятнадцатый век – приходится признать – и впрямь был последнимзолотым веком человечества. Дело в том, что это был последний неинформационныйвек.

Человеческая память обладает счастливой особенностью хранить хорошее, а не плохое. Все беды, тревоги, разочарования стираются из памяти, оставляя белые пятна между событиями хорошими и радостными. Так, беря в руки фотоаппарат, мы не стремимся запечатлеть мгновения своей боли и печали…

Но век двадцатый стал веком движущихся картинок. Веком зафиксированной информации, непрерывного течения времени. Мы уже не способны разделить историю на черное и белое, с тем чтобы помнить лишь то, о чем хочется помнить. «Многие знания – многие печали». «Знание – сила». Несложно вывести следствие из этих фраз. Но человеческое общество уже не способно стать слабым – во всяком случае, не пережив катастрофических потрясений. Хотим мы того или нет, но с каждым грядущим веком – да что там с веком, с каждым днем! – информационное давление на каждого человека будет расти. Хотим мы того или нет, но мы обречены жить во всеуменьшающемся мире, на съежившейся планете, где разница между бедой соседа по подъезду и бедой австралийского аборигена становится все меньше и меньше. Золото перестало быть мерилом благополучия в век кремния и плутония. Золотой век кончился и больше уже не наступит. Никогда.

И вряд ли стоит о нем грустить.

Гораздо полезнее попытаться (пусть и опираясь на наше зыбкое прошлое) заглянуть в век грядущий. Пусть даже заранее зная, что мы неизбежно во многом ошибемся.

Каким бы безумным и кровавым ни был век двадцатый – он дал человечеству очень многое. Прежде всего – научил жить, владея силами, способными уничтожить жизнь на всей планете. Научил – пусть жестоко, пусть неуклюже – защищать саму среду человеческого обитания. Заставил принимать общечеловеческие нормы поведения. Или, вмещая все в два слова, – позволил выжить.

Век двадцатый все-таки вывел нас за пределы Земли. Мечты фантастов и прогнозы ученых оказались одинаково несбыточны и оптимистичны. Нет ни лунных баз, ни марсианских экспедиций, ни фотонных звездолетов. Но теперь мы знаем, что не прикованы к Земле навсегда. У человечества есть куда идти.

Медицина и впрямь сумела добиться огромных успехов. Не всегда успевая за новыми проблемами – и все же список смертельных недугов сокращается быстрее, чем прибывает.

И какие-то черты грядущего и впрямь стали видны.

В веке, двадцать первом человек перестанет быть прикованным к своему телу Человек обретет последнюю мобильность – свободу собственной формы. Последствия первых широкомасштабных генетических экспериментов наверняка будут шокирующими и опасными, но от вмешательства в геном не уберегут никакие правительственные акты. Можно ужасаться, а можно восхищаться этим, но мы имеем все шансы увидеть людей, чей внешний вид и способности никак не будут укладываться в нынещнее понимание слова «человек».