Алексей Калугин - Полет мотылька

Геннадий Павлович чувствовал, что рубашка на спине и под мышками сделалась влажной от пота. Двигаясь по коридору, он все время непроизвольно ускорял шаг. Голова у него кружилась, а перед глазами вращались гигантские полупрозрачные шестерни, отливающие радужными бликами. То и дело накатывающие приступы омерзительной тошноты отдавались судорожными спазмами в желудке. Ничего не видя перед собой, он уже почти бежал. Ему во что бы то ни стало нужно было добраться до выхода. Не хватало только прямо здесь, в коридоре, вывернуть на всеобщее обозрение содержимое желудка.

Геннадий Павлович понял, что добрался до выхода, когда пальцы его вцепились в решетку, перекрывающую вход в коридор, тянущийся в противоположном направлении. Судорожно глотнув воздуха, Геннадий Павлович прижался лбом к холодным прутьям решетки. Прежде чем открыть дверь на улицу, нужно было привести чувства в порядок. Собравшись с силами, Геннадий Павлович выпрямил дрожащие колени и попытался расправить плечи, осанка получилась пусть не гордая, но вполне уверенная. Геннадий Павлович сунул руку в карман брюк, затем в другой. Естественно, носового платка в карманах не было. Чертыхнувшись сквозь зубы, Геннадий Павлович несколько раз провел ладонями по влажному от пота лицу, после чего вытер руки о брюки. Последний штрих – прическа. Геннадий Павлович осторожно провел ладонями по волосам, проверяя, не торчат ли в стороны выбившиеся прядки. Все как будто было в порядке. Геннадий Павлович глубоко вздохнул и попытался взглянуть на себя со стороны. К своему разочарованию, он увидел лишь неясный серый силуэт, непонятно кому принадлежавший.

Сейчас, когда ненавистный коридор остался за спиной, Геннадия Павловича пугал уже не он, а черная дверь, которую нужно было открыть для того, чтобы выйти на улицу. Но нельзя же было вечно стоять перед закрытой дверью. Хотя Геннадий Павлович, пожалуй, согласился бы и на такое, благо представилась бы реальная возможность. Собравшись с духом, Геннадий Павлович приложил ладони к двери. Нагревшийся на солнце металл был теплым даже изнутри. Почему-то Геннадию Павловичу это не понравилось, но он все равно начал открывать дверь, не очень сильно давя на нее обеими руками. Сначала он увидел узкую полоску открытого пространства, голубую сверху и чуть зеленоватую внизу. Полоса быстро расширялась, открывая взгляду участок неба и основательно вытоптанный газон с чахлыми низкорослыми кустиками, сильно смахивающими на мотки колючей проволоки с набросанным поверх тряпьем. Затем в дверном проеме показался черный рукав рубашки охранника. Далее медлить было нельзя. Геннадий Павлович решительно толкнул дверь и сделал шаг вперед. Оказавшись на невысоком крыльце, он ладонью прикрыл глаза от яркого солнечного света и вздохнул полной грудью. Ощущение было ужасным, – убийственная духота летнего полдня втекала в легкие, подобно растопленному маргарину, – так же тяжело и медленно. Да уж, на глоток свободы это мало походило.

– Ну, как?

На Геннадия Павловича смотрели зеркальные стекла очков охранника, в которых он мог видеть свое искаженное отражение. А было ли что за этими стеклами? Или же глазами охраннику служили точно такие же темные зеркальные стеклышки, заключенные в оправу глазниц? Поэтому он и прятал их за стеклами очков, чтобы никто не догадался, что он собой представляет на самом деле?

– Все в порядке, – с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.

Угол рта охранника едва заметно дернулся, – это трудно было принять даже за намек на улыбку. Скорее всего, охранник хотел плюнуть, но почему-то передумал.

– Покажи.

– Что? – не понял Геннадий Павлович.

– Карточку.

– Карточку? – Геннадий Павлович растерянно улыбнулся. – У меня только корешок.

Он протянул охраннику сложенный вдвое корешок. Охранник взял полоску бумаги двумя пальцами, но вместо того, чтобы посмотреть на нее, только взмахнул ею в воздухе, после чего тут же вернул Геннадию Павловичу. Что это должно было означать, Геннадий Павлович не понял. Но разве это что-то меняло? Геннадий Павлович медленно спустился по выщербленным бетонным ступеням на серый потрескавшийся асфальт. Который сейчас час? Взглянув на часы, Геннадий Павлович с удивлением обнаружил, что провел в кабинете генетического картирования всего-то чуть больше получаса. А ему показалось, что прошло полдня. Насколько же обманчивым бывает порой субъективное восприятие времени. Обычно чем приятнее ты проводишь время, тем быстрее оно летит. И, соответственно, наоборот. Но вопреки ожиданиям Геннадия Павловича, уже смирившегося с мыслью о том, что добираться до метро придется на коммерческом автобусе, иначе не успеть на встречу, – у него еще оставалось время, чтобы не спеша пешком дойти до ближайшей станции, сэкономив деньги на пиво. Столь удивительное открытие несколько приободрило Геннадия Павловича. В конце концов, что было – то было. От неприятных воспоминаний никуда не денешься, но со временем они сами собой улягутся на дно огромного пыльного сундука, именуемого памятью, и не будут появляться оттуда, если их не тревожить. Впереди у него встреча с друзьями, и значит, день вполне еще мог закончиться на мажорной ноте.

– Эй, ты, постой!

Решив, что окрик обращен к нему, Геннадий Павлович обернулся. Но, как оказалось, его личность никого не интересовала. На ступенях, неподалеку от охранника стоял мужчина лет тридцати пяти, одетый в светло-голубые летние брюки и желтую тенниску. Он только что вышел из дверей кабинета генетического картирования и, ослепленный ярким солнечным светом, с немного растерянным видом озирался по сторонам. Именно к нему не спеша, вразвалочку направлялись двое парней, отделившиеся от компании в зеленых майках. Выражения лица у обоих были настолько одинаковые – безразлично-тупые, – что с первого взгляда их можно было принять за братьев-близнецов. Мужчина в желтой тенниске, похоже, видел парней впервые, и перспектива знакомства с ними вовсе не казалась ему радужной. Не понимая, что им от него нужно, он удивленно поднял бровь. Один из «близнецов» лениво махнул рукой, что можно было расценить, как требование оставаться на месте.

В принципе происходившее не имело к Геннадию Павловичу никакого отношения, но он все же решил посмотреть, чем все закончится. И это было вовсе не праздное любопытство зеваки, готового пялиться на все, что угодно, лишь бы было, что потом обсудить с женой за ужином или с приятелем за бутылкой пива. У Геннадия Павловича появилось предчувствие, что должно произойти что-то недоброе. И ему очень не хотелось, чтобы опасения его оправдались.

– В чем дело? – вежливо поинтересовался у приближавшихся к нему парней мужчина в тенниске.