Алексей Калугин - Не сотвори себе врага (сборник)

– Пойдем встречать?

– Нет. Эти сами доберутся. Ты к их приходу убери лошадей и телеги. Лошадей отпусти, а телеги с поклажей – в овраг.

Отделившись от плотно сбившихся в кучу овец, большой серый баран медленно, опасливо подошел к кормушке, схватил клок сена и отбежал в сторону, счастливый и гордый своей храбростью.

Под вечер на двор вкатила запряженная парой лошадей телега, выкрашенная в красный цвет, да еще и с пулеметом «максим», пристроенным на задке. На телеге, свесив ноги, сидели трое человек. Следом за ней шли еще человек десять с винтовками, одетые в заношенные, промокшие и обвислые серые шинели.

Захарий в распахнутой волчьей дохе стоял, опершись локтями на перекладину изгороди, и смотрел, прищурив глаз, на прибывших. Рядом с ним сидел на перевернутом корыте Стан.

С телеги спрыгнул невысокого роста человек, одетый в черную, перепоясанную портупеей кожанку. Поправив на голове такую же кожаную фуражку со звездой, он широким, уверенным шагом подошел к хозяевам. Бегло взглянув на Стана, он поднял голову и сверкнул стеклышками маленьких круглых очков на Захария.

– Кто такие? – визгливым голосом, которому тем не менее старался придать грозность, потребовал ответа он.

– А ты кто будешь? – без особого интереса спросил Захарий.

– Я комиссар здешнего уезда по особым делам Моторин, – возвестил, набычившись, очкастый.

– И что за особые дела у тебя? – по-прежнему вяло поинтересовался Захарий.

– Преследую беглых бандитских прихвостней, – гордо сообщил Моторин. О том, что на первый его вопрос Захарий так и не ответил, он, похоже, забыл. – Вы их должны были видеть.

Комиссар перевел вопросительный взгляд с молчавшего Захария на Стана. Но Стан, не обращая на него никакого внимания, с улыбкой наблюдал за замерзшими, промокшими солдатами, сгрудившимися с поднятыми воротниками вокруг телеги.

– Группа бандитских пособников, по имеющимся у меня сведениям, направляется в село Катино. – Моторин вновь обращался к Захарию, тот, по крайней мере, смотрел на него. – По большаку они не пошли, следовательно, должны были пройти где-то здесь, поблизости.

– Бандитов я не видел, – лениво произнес Захарий. – А прошлой ночью останавливались у меня на дворе человек тридцать стариков и детей.

Глаза Моторина сверкнули за стеклышками очков.

– Куда ушли? Когда?

– В Катино, утром.

– Не доберусь я никак до этого Катино! – раздраженно хлопнул ладонью по тощему бедру комиссар.

– Да, добраться непросто, – согласился с ним Захарий. – Болота кругом.

– Ничего, весной мы этот рассадник бандитизма прихлопнем, – уверенно пообещал Моторин.

– Ну-ну, – с неопределенной интонацией произнес Захарий.

Стан, не поднимая головы, хохотнул.

Моторин насторожился. Окинул взглядом дом, амбар, хлев, загон для скота с гуляющими по нему овцами.

– А вы, стало быть, кулаки. Скрываетесь здесь, в лесу, от экспроприации.

– Живем мы здесь, – поправил его Захарий. – Межу видели? Вся земля до нее – моя.

– Вся земля теперь народная. – Моторин подтянул ремень и посмотрел через плечо на свое промокшее воинство. – Значит, так, – объявил он Захарию. – С вашей семейкой мы в другой раз разберемся. Сейчас у нас задача – бандитских пособников догнать. Сегодня мы уже никуда не пойдем, заночуем здесь. Людей моих надо накормить.

– Это просьба? – чуть приподнял левую бровь Захарий.

– Приказ, – сказал Моторин и красноречивым жестом положил руку на кобуру.

– А если я не подчинюсь?

Моторин вытащил из кобуры револьвер и показал его Захарию.

– Тогда будешь разговаривать с ним.

– Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными, – подняв голову, объявил Стан.

– Не умничай, – злобно зыркнул на него комиссар. Оторвав спину от забора, Захарий выпрямился и ободряюще похлопал комиссара по плечу.

Моторин нервно дернулся.

– Все в порядке, – успокоил его Захарий. – Пусть ваши люди устраиваются в хлеву, там тепло и сухо. Овец на ночь я оставлю в загоне, они ко всему привычные. У дверей в хлев есть очаг. Разводите огонь, ставьте котел, брат принесет вам крупы и хлеба.

Моторин бросил красноречивый взгляд на загон с овцами.

– Пустой кашей здоровых мужиков не накормишь, – заметил он.

– Все в вашей власти. – Захарий широко взмахнул рукой, указывая на овец. – Выбирайте любую, режьте. Вы же это умеете.

Повернувшись к комиссару спиной, Захарий зашагал к дому.

– Имей в виду, на ночь мы выставим охрану! – крикнул вслед ему Моторин.

Захарий, не оборачиваясь, махнул на ходу рукой.

Стан поднялся с корыта и, склонившись к Моторину, который был почти на голову ниже его, давясь смехом, произнес:

– Овцы только тощеваты. Не обессудь. Сам понимаешь, время сейчас какое…

Утром, к тому времени, когда Захарий вышел из дома, Стан уже накормил и напоил овец и теперь, сидя на корточках, дразнил костью, на которой еще оставался клок мяса, с дюжину привязанных к изгороди собак. Псы громко лаяли, норовя ухватить проплывающую у носа кость.

– Ну как псы? – спросил, подойдя к Стану, Захарий.

– Собачки что надо, – с гордостью произнес Стан, поднимаясь на ноги и бросая кость собакам. – Голодные и злые. Только вон тот черный кобель, – Стан взглядом указал на привязанного с краю пса, самого маленького в стае, трусливо прятавшего хвост между ног и даже не бросившегося в общую свару за кость, – слепой почти и нюх у него отбит. Придется, видно, пристрелить.

Под утро Назимову приснился сон, в котором было все, чего ему так не хватало в реальной жизни: каменистый пляж, море, ослепительно голубое под лучами жаркого полуденного солнца, и чайки, парящие над волнами и время от времени падающие вниз, чтобы затем снова взмыть в небо с трепещущей рыбиной в клюве. И в тот момент, когда ему удалось наконец-то собрать воедино все элементы пейзажа и развернуть его в полномасштабную картину с запахом моря, шелестом набегающих на берег волн и вкусом соленых брызг на губах, на стуле, стоявшем в изголовье кровати, пронзительно зазвонил телефон.

Назимов зарылся лицом в подушку и натянул на голову одеяло. Картина, которую он видел во сне, все еще стояла у него перед глазами, но это был уже не живой образ, а всего лишь призрак далекого воспоминания, готовый исчезнуть без следа, уступая место реальной жизни.

Назимов все еще верил, что усилием воли ему удастся сохранить сладостные фантазии, но телефон трезвонил, не умолкая. Любой нормальный человек давно бы уже понял, что никого нет дома, и повесил трубку, а этот… Кто бы это мог быть?

Назимов ненавидел ранние звонки, которые превращали предутренний сон в настоящий кошмар. Если вставать было еще рано, то заснуть снова по-настоящему уже не удавалось. Оставалось только лежать в постели и мысленно изобретать мучительные казни для тех, у кого по утру руки сами собой тянутся к наборному диску телефона.