Александр Громов - Завтра наступит вечность

– Какие варианты?

– Те, о которых вы спорили.

– А, – сказал он. – Услышал? Ушастый больно. В общем, третий вариант ты сейчас ощущаешь на себе.

– А первый?

Стерляжий поморщился.

– Я бы не хотел об этом говорить.

– А все-таки?

– Исчезновение. Тебя бы не нашли, уж извини. Предосторожность. Одержимый любознательностью человек нырнул под землю на свой страх и риск и не вернулся. Бывает.

– Совсем не нашли бы?

– Ну, как сказать… – Он пожал плечами. – При очистке канализационных стоков, может, и нашли бы. Гиляровского читал?

Я содрогнулся.

– А второй вариант?

– Амнезия. Укол – и все. Тебя находят на мостовой в людном месте, везут в вытрезвитель, оттуда, разобравшись, переправляют в психбольницу и через год-два выписывают относительно здоровым. Правда, многому придется учиться заново – ну, вилку там держать, мочиться не мимо унитаза и так далее. Со временем такой пациент начинает узнавать родных и вспоминает кое-что из своей прошлой жизни. Но не все.

– А если он вспомнит вот это? – Я показал глазами на цех.

– Спишется на шизоидный бред, а поскольку пациент сохраняет рассудок, он сам начинает считать реально увиденное своими фантазиями. И уж во всяком случае помалкивает о них – кому охота снова в психушку? Даже если он заговорит – у нас хорошее прикрытие. Есть одна серьезная контора, а в ней специальная группа, занимающаяся исключительно нашей безопасностью. Но ты прав, мы редко идем на второй вариант…

– В основном на первый?

На морде Стерляжего обозначились желваки.

– Да, – жестко сказал он, – на первый. Надежнее. Тебе это не нравится? Могу утешить: мне тоже. Поэтому мы работаем над совершенствованием второго варианта. Добьемся стопроцентной гарантии – первый вариант отменим совсем. Вот так вот.

– А добьетесь? – с ехидцей спросил я.

– Безусловно. Ломать – не строить.

Это уж точно.

– Значит, выбора у меня нет? – спросил я.

– Только между этими тремя вариантами, – сказал Стерляжий. – Мы выбрали, теперь выбор за тобой.

– За вами, – сказал я.

– Что?

– Не за тобой, а за вами. Есть разница.

Стерляжий дернул скулой и как-то весь поджался – наверное, что-то почувствовал.

– Не ощущаю.

– Сергей Павлович Королев обращался к своим сотрудникам только на «вы», – объяснил я. – Он мог обматерить провинившегося, но добивался того, чтобы подчиненный уважал сам себя. И это давало результаты.

– Да ну?

И в этот момент я ударил его по мясистому лицу – без замаха, тыльной стороной ладони. Плюха получилась что надо.

Взревев медведем, Вадим Вадимович Стерляжий вскочил, опрокинув стул.

– В расчете, – объявил я.

Он двинулся было на меня, но сразу угас. Взял себя в руки. Поиграл желваками, сел, принужденно улыбнулся:

– Черт с тобой, в расчете. Вот ты, оказывается, какой фрукт…

– Я не фрукт и не овощ.

– Ты хуже. Бешеный огурец. А вообще-то только так и надо… Ладно! – Он пристукнул ладонью по столу. – Будем на «ты», идет? Я этих китайских церемоний не люблю. Мир?

Я видел, чего ему стоило сказать это. Правая его щека была гораздо краснее левой и уже начала понемногу опухать. Наверное, нечасто ему приходилось сносить плюху от щенка, каковым он меня, без сомнения, считал.

– Мир, – согласился я. – Подать тебе аптечку?

– А что такое? – спросил Стерляжий и начал ощупывать свое лицо.

– Кровь. Я тебе нос подбил.

Он засопел, хлюпнул носом и полез в карман за платком.

– Вот всегда так… Капилляры слабые. Сколько раз это меня подводило… В детстве, бывало, дрались до первой крови, и всегда выходило, что до первого удара мне в нос…

Сквозь платок его голос звучал гнусаво. Наконец Стерляжему удалось унять кровотечение, и он спрятал платок в карман, раздраженно его скомкав.

– Ты все-таки того… не нарывайся, – сказал он. – Я тебя понял – другие могут не понять. Ясно?

– Ясно.

– У меня-то психика тренированная… А все-таки ты гад!

На этот счет у меня имелось иное мнение, но озвучивать его я счел излишним. Вместо этого спросил:

– Когда мне приступать к работе?

– Ты уже приступил. Имей в виду, фиксированного рабочего дня у нас нет, законы о труде тут не действуют. Пока что иди отдыхай. На это тебе дается, – он взглянул на часы, – четыре часа с минутами. Советую поспать. – Он встал и потянулся всем телом. – Пошли провожу, а то еще заблудишься, да и пропуска у тебя нет…

– Опять в изолятор? – нахмурился я.

– А то куда же? Выделять тебе койку в общежитии нет смысла – через четыре часа я лечу и захвачу тебя с собой.

– Куда еще?

– На орбитальную станцию «Гриффин». «Человека-невидимку» Уэллса читал? Название мы слямзили с фамилии героя. Невидимого человека никогда не существовало, а невидимая станция есть. Пошли.

Только на середине пути я достаточно пришел в себя, чтобы спросить Стерляжего:

– Существует космическая станция, о которой никому ничего не известно?

– Почему неизвестно? – обернулся он на ходу. – Мне известно, а теперь и тебе. Твоей Эвелине Гавриловне известно, хотя она на ней никогда не была… она из наземного персонала, отвечает за восточный сектор… вроде коменданта. Ну, еще человек сто знают, а больше и не нужно. Скажешь, чересчур много? Представь себе, утечек информации до сих пор не было.

Будут, подумал я. Потом вспомнил о первом и втором вариантах.

– Что еще тебе непонятно?

– Запуск, – ответил я. – Как можно его скрыть – не понимаю. И как мы за четыре часа доберемся до Байконура? До Плесецка – еще куда ни шло… Но тогда почему мне надо идти спать?

– Не хочешь спать – просто поваляешься, – проворчал Стерляжий. – Скоро сам все увидишь.

Да уж… Хотел бы я посмотреть, как космический корабль стартует из разверстого канализационного люка где-нибудь посреди Большой Якиманки… Бред! Чушь зловредная!

За дурачка меня тут держат, что ли? Или просто заговаривают зубы, перед тем как привести в действие первый вариант? И то верно: зачем тащить тело к ближайшему канализационному коллектору, когда оно преспокойненько дойдет на своих двоих?..

– Можно подумать, что здешние подземные жители изобрели пресловутый космический лифт! – фыркнул я.

Стерляжий остановился. Пожал плечами. Уставился на меня.

– Космический лифт? – переспросил он. – Да он давно существует!

Он стоял передо мной и ухмылялся. Чувствовалось, что ему не впервой учить сосунков уму-разуму, однако это занятие еще не успело ему надоесть.

– В каком смысле существует? – спросил я.

– В вещественном, – фыркнул он. – Я тебе не субъективный идеалист какой-нибудь. Запуски проводятся регулярно, хотя мы называем их просто подъемами. Та еще рутина. Да лифт – что! Поживешь с мое – еще не то увидишь, а может, и сам поучаствуешь в чем-то. Напомни: кто был первым человеком, высадившимся на Луну?