Кир Булычев - Вид на битву с высоты

Теперь представьте, что мы идем на стрельбище. Это продольная низина, в торце которой срезан обрыв и вдоль него уместилось пять или шесть круглых белых мишеней на палках.

Нас по очереди выводят на огневой рубеж, дают по три стрелы и велят целиться. До мишеней метров тридцать.

Я стреляю – и мне стрелять приятно: в этом есть элемент детской игры. Давно мне не разрешали пострелять из лука.

Я попадаю в мишень дважды. Третья стрела уходит в молоко.

Я смотрю на остальных моих спутников. Они стараются, целятся точно так же, как если бы нас привели на настоящее стрельбище и дали нам карабины. Никто не шутит, не улыбается – хотя стрельба из лука должна бы вызвать улыбки и веселые голоса.

Нет, все напряжены, все стараются, все стремятся скорее на фронт – отстоять родной город, отомстить за поруганную честь сестер и невест, за кровь своих детей. Хотя я уже подозреваю, что далеко не у всех есть сестры, невесты и дети.

Из двадцати двух новичков отбирают девять стрелков, которым выдают луки и стрелы. Я среди лучших, а вот Цыган лука не получил. Он возмущается. Инструктор по стрельбе из лука, смуглый попрыгунчик с наклеенной улыбкой, радостно заявляет:

– Я тебя, дурак, отсеял, потому что ты в мишень попасть не можешь. Такой, как ты, мимо дракона промахнется.

– Мимо кого? – спросил Цыган.

– А ты про дракона не слыхал?

– Про какого дракона?

– Ну ты тупой, братец, – сказал инструктор. – У ублюдков драконы есть. Два или три. Они их пока на других участках фронта используют.

– Живые?

– А то какие же?

Подошел майор-идеолог, который нас не выпускал из-под контроля. Он вмешался в разговор.

– Есть различные мнения, – сказал он. – Не исключено, что это своего рода машины, которые используются в боевых условиях.

– Вроде бронепоезда? – спросил я. И какой черт меня дергал за язык?

– Ты что сказал? – спросил идеолог. – Как ты сказал?

Тут мне пришлось применить свои способности. «Забудь, – мысленно приказал я майору. – Никакого бронепоезда. Я спросил тебя: «Как ящерица?» Понял? Я тебя спросил: «Как ящерица?»

Глаза у индюка потускнели. Внутри его происходила некая борьба, ведь он также не был лишен гипнотических способностей. Сражение между косой и камнем кончилось моей победой. Коса сдалась.

– Я сказал – ящерица, – повторил я вслух. Мои коллеги тем временем горячо обсуждали боевые качества луков, о которых два дня назад и не подозревали.

– Ну какая ящерица! – почти возмущенно воскликнул майор. До него наконец-то все дошло. – Дракон в сто раз крупнее ящерицы, и к тому же он испускает из себя пламя и дым.

– Меня можно направить в штаб, – сообщил голубоглазый молодец. – На гражданке я был на руководящей работе.

– Посмотрим, – сказал майор. – А пока, сержант, давай мне стрелков, я с ними проведу показательные занятия. Пошли все. И стрелки, и те, кто в стрелки не попал.

Мы уже начали привыкать к агитационному летнему театру. По крайней мере каждый старался занять то же место, как на первой лекции. Это бывает везде – и в доме отдыха, и на пароходе. Стоило тебе разок сесть к окну, и ты уже всю смену будешь сидеть у этого окна, хотя в зале сколько угодно свободных мест.

– Пришла пора, – сказал майор-идеолог, – познакомиться ближе с нашими врагами. Так как, к сожалению, вы были поражены газами, то внешний вид ублюдков вам незнаком.

Майор уселся на свой стульчик, в стороне от экрана, и дал сигнал киномеханику к началу демонстрации.

Сначала мы увидели холмистую голую местность. Точка зрения камеры была расположена очень низко – будто оператор выглядывал из траншеи или ямы.

Далеко на горизонте появилась цепочка людей, вооруженных короткими копьями и мечами. Они бежали к нам, проваливаясь в ямы, перепрыгивая через канавы, – вся полоса их наступления была перекопана.

Хоть экран находился в раковине эстрады, в полутьме, все же видно было так себе. Лишь когда нападающие приблизились метров на двадцать, я сделал для себя удивительное открытие. Это были не люди!

Должен сказать, что это открытие повергло меня в шок.

Я готов был увидеть негров, китайцев, австралийских аборигенов – кого угодно, но не инопланетных существ, не исключено, что и роботов, с металлическими, золотого цвета головами, в которых были косо прорезаны щели, а рты растянуты в постоянной зловещей улыбке.

По залу прокатился шум, и кто-то выругался.

Камера уткнулась в рожу одного из пришельцев, и она все росла и росла, пугая своей блестящей неподвижностью, а отблеск дергающегося в его лапе меча падал на щеки.

Только когда ублюдок... – а майор все время повторял, как испорченная пластинка: ублюдок, ублюдок, ублюдок... – приблизился настолько, что его лицо заняло половину экрана, я понял простую штуку – это не лицо. Это маска. Металлическая маска, причем изготовленная грубо и позолоченная – в наши дни люди не ходят в атаку в масках, – заставила меня поверить в пришельца, инопланетянина, чудовище.

Но то, что стало ясно мне, остальным в зале не было очевидно.

Они были напуганы и постепенно замолкли, благо что майор включил музыку. Это был музыкальный фон для врага, для ублюдка – он был настырен и всепроникающ, как мелодия немецкого марша из Седьмой симфонии Шостаковича. Но основную мелодию вел барабан, и лишь взвизгивала флейта, как будто зайчонок при виде волка.

Камера прошла по лицам шеренги наступающих врагов, и одинаковость масок убедила уже не только меня в том, что эти люди скрывают свои лица, а судя по их рукам, походке, фигурам, облаченным в короткие плащи и широкие штаны вроде лыжного костюма моего дедушки, они относились к племени людей.

По летнему театру пронесся вздох облегчения – пугали-пугали, а оказалось шуткой.

– А чего они? – спросил кто-то.

– Лица их столь отвратительны, – быстро ответил майор-идеолог, – что они их скрывают от нас.

– Нет, – твердо возразил не замеченный мной раньше невысокий, плотный, даже скорее грузный парень с красной, в бурость, рожей алкоголика, которая некогда была вполне умным и, возможно, даже с тонкими чертами лицом. Его курчавые волосы были тронуты ранней сединой и казались серыми. – Когда я страшен, я маску напяливать не буду – вы меня таким бойтесь, как я есть. А маска, она, если присмотреться, не страшная.

– Давайте не будем обсуждать эту проблему сейчас, – рассердился майор. – Для кого красивые, а для кого некрасивые. Факт есть факт – узнавание им неприятно.

– А наши как? – спросил тот же парень. – Наши маски для них красивые или нет?

– Твоя фамилия как? – спросил майор.

– Моя фамилия Зоркий. И зовут меня Ким. То есть Коммунистический интернационал молодежи. А что это значит, спросите у моего папаши.