Кир Булычев - Вид на битву с высоты

– Я тоже не думал тебя встретить, – сказал я. – Видно, у тебя такая задача – спасать меня.

– Я не собираюсь тебя спасать, – сказала Александра. – Сейчас я позову людей.

– Успеешь. – Я старался загипнотизировать ее, но это было нелегко – к тому же она уже была уверена, что видит именно меня. Я плохой гипнотизер. У меня получается лишь с теми, кто не готов к встрече со мной.

– Я тебя не боюсь, – сказала Александра.

– Слава богу!

– Я с самого начала догадалась, что тебя подослали.

– Я так и не знаю, что все это значит. Расскажи мне.

– У тебя крыша поехала? Чтобы я тебе это рассказала? Да я и трех минут не проживу.

Голоса изнутри приблизились к двери. Те, кто был в комнате, намеревались выйти наружу.

– Беги, – прошептала Александра. – Беги, мать твою!

Я рванул по коридору и, когда увидел приоткрытую дверь, нырнул в нее и успел раньше, чем люди вышли из комнаты.

Мне слышно было, как кто-то спросил:

– Ты что не идешь? Там раскладывают.

– Надоело сидеть. – Это голос Александры.

– Скоро домой поедем.

– Скорей бы.

– Что-то ты не азартная. Обычно бабы азартнее мужиков.

– Я об этом не слыхала.

– А где пленные?

– К Ритке захотелось?

Я придвинулся ближе к двери.

– Тебя не касается.

– Слушай, ты не вешай мне лапшу на уши. «Мерседес» имеешь? Коттедж имеешь?

Она ни слова не сказала обо мне. Разумеется, я не преувеличивал своих мужских прелестей. Значит, у Александры здесь свои интересы. А может быть, ее собеседник не входит в круг доверенных лиц?

Лучше я все-таки выполню просьбу Шейна и проведу его. Без союзников как-то скучно.

Разговор в коридоре замолк – то ли Александра увела собеседника, то ли они зашли в одну из комнат.

Я приоткрыл дверь.

В коридоре пусто.

Я быстро пошел в сторону сорок шестой комнаты. Я старался не перейти на бег – спешить служащие могут, бегать им не положено.

Вот и сорок шестая комната.

Она оказалась двойной, с тамбуром. Правая дверь была заперта, левая поддалась мне.

Ручка у нее была выломана, будто кто-то забыл ключ и не дождался слесаря.

Внутри она была обыкновенной. Возможно, тут располагалась бухгалтерия или отдел кадров. Ведь каждый стадион – организация, которую надо кормить и содержать.

В комнате стояло два письменных стола – друг против друга. Только левый был тяжелым, из темного дерева, и на нем стоял чернильный прибор, увенчанный бронзовым медведем. На правом, ученическом, светлом, лежало толстое стекло, придавившее календарь за 1981 год и полароидную фотографию некрасивой женщины, держащей на коленях плохо различимого младенца.

Окно выходило на пустырь перед ареной, а вот где же выход во внутренний мир, я догадался не сразу. Я тупо переводил взгляд со стола на стол, оттуда на окно. А обыкновенный канцелярский шкаф избежал моего внимания. Хотя он был единственным местом, где можно было что-нибудь скрыть.

Когда же я наконец открыл дверцу, что оказалось нетрудно – она была заперта лишь на щеколду снаружи, – я сразу вспомнил, что граф мне о шкафе уже говорил.

Внутри шкафа было темно, задняя стенка была затянута занавеской до самого пола. Вернее, это была не занавеска, а большая грязная тряпка: задник из спектакля «Собор Парижской Богоматери». Сцена первая – квартал нищих.

Я отодвинул занавес, и сразу стало светлее, потому что там была матовая дверь в мир войны.

Граф не сказал мне, как ее открыть, но, ощупав ее, я догадался, что никаких приспособлений не требуется – надо лишь сильно надавить в центре, и дверь со щелканьем, какое издает, лопаясь, очень большой мыльный пузырь, перестала существовать – пленки больше не было. Только внутренний мир.

Он отличался запахом – вернее, смесью запахов жизни и смерти.

Здесь же, на стадионе, запахов не существовало. Я не решился заходить за дверь – только осматривался. Граф Шейн, который таился за грудой камней, поднялся, увидев меня.

Он глупо улыбался, как человек, спасенный царским декретом от казни в тот момент, когда ему уже накинули петлю на шею.

Но полковник был не один.

Рядом с ним лежал, неудобно и коряво, как лежат люди, которым больно, человек, почти обнаженный, кое-как замотанный бинтами, промокшими от крови. Он показался мне знакомым, но уверенности в том не было – на раненом была посеребренная маска.

– Тебя только за смертью посылать, – проворчал Шейн. Его белое лицо, оттененное короткими темными волосами, казалось покрытым масляными белилами.

– Я здесь в первый раз, – сказал я. – Задержался, простите.

– Помоги затащить тело, – сказал Шейн.

– Кто это?

– Да помоги ты! Неужели не понимаешь, что в любой момент нас могут засечь? Если уже не засекли. Они же всегда наблюдают за дверью.

Я подхватил раненого под мышки, разведчик – за ноги. Он застонал. Мы проволокли его сквозь шкаф в комнату. Шейн сам проверил, что пленка снова затянула дверь, – из зоны боев никто больше сюда не проберется.

Шейн снял с раненого маску. Это был Коршун.

– Почему вы его притащили сюда? – спросил я.

– Считай, что мне не хотелось, чтобы последний ветеран погиб там бесславно.

Полковник говорил неправду. Раньше я не замечал в нем склонности к филантропии.

Он устал и уселся на пол возле Коршуна, который был без сознания.

– Садитесь на стул, – сказал я.

– Отвык. Мне так хорошо. Сейчас отдышусь... А знаешь, я уже решил, что ты заблудился или тебя поймали. Тогда ты расскажешь, кто твои сообщники.

– У меня нет сообщников.

– Это хорошо рассказывать здесь, в веселой компании. А там мы умеем выжимать показания.

– У вас здесь есть друзья? – спросил я.

Он не ответил, а сам спросил:

– Ты кого-нибудь встретил?

Видно, он почувствовал мои колебания.

– Меня бояться не следует, – сказал он. – Я доказал, что не предам.

– Может, у вас не было еще возможности?

– Возможность предать всегда найдется. – Он улыбнулся.

– Коршуну нужна настоящая медицинская помощь, – сказал я.

– Наверное. Но не бойся, он живучий. Мы все, ветераны, живучие. Мы вырабатывали эту живучесть месяцами боев. В основном погибают новички. А если ты пробыл на фронте два-три месяца, у тебя увеличиваются шансы прожить долго. До целенаправленной пули. Так кого ты здесь видел?

– Я разговаривал с Александрой, – сказал я. – И она, насколько понимаю, не стала доносить на меня.

Шейн не удивился имени. Оно было ему знакомо.

– А зачем ей тебя предавать? И кому?

– А с кем она здесь?

– С вождями ветеранского движения, – почти серьезно сказал разведчик. – Они сюда прибыли, чтобы присутствовать при войне. И нажиться на ней.

– Но Александра? Из-за Порейки?

– Считай, что так, – сказал полковник. Он лгал. Второй раз.

– А что делать дальше?