Кир Булычев - На полпути с обрыва

Интересно, Гофмана в самом деле разоблачили? Она же сама, как агент, должна молчать и делать вид, что ничего не случилось. В хорошую же компанию она попала!

Дверь широко отворилась, и в ней возник гигант с маленькими усами на маленьком лице. Полковник Рай-Райи напомнил ей Петра Первого в напыщенном и глупом варианте.

– Переодевайся, – сказал он от дверей, – а то мне надо тебя допросить, а ты в цивильном.

– Не нравится мне ваш халат, – ответила Кора. – От него плохим мылом воняет.

– Мне тоже многое не нравится, – сообщил полковник. – Но я комендант лагеря для особо опасных пришельцев и отвечаю за их безопасность и здоровье, – полковник развел длинными руками, которые заканчивались такими маленькими и изящными пальцами, словно принадлежали элегантной даме и были пришиты полковнику путем операций. Пальчики украшали многочисленные кольца и перстни.

– Выйдите за дверь и побудьте там, – сказала Кора.

– Зачем?

– Затем, что я не люблю переодеваться при чужих мужчинах, тем более если это переодевание мне противно.

– Вы глупы и наивны, девушка, – сказал полковник. – Вам кажется, что ваше тело может представлять для меня какой-то интерес. Чепуха! У меня есть любовник, я с ним счастлив, и не исключено, что я на нем женюсь, если его тетя не будет чинить мне препятствий. – Тут полковника охватил безудержный гнев, очевидно, в адрес тети его любовника, потому что он выхватил из ножен саблю, но не стал рубить голову Коре, а со страшным треском сломал саблю о колено. – Не беспокойтесь, у меня протез, – произнес он с чувством собственного достоинства и уселся на край кровати. – Давайте, Кора, давайте, у меня еще масса дел, а надо проверить швы в вашей одежде.

– Какие еще швы?

– А вдруг та бабуся, которая делает вид, что наблюдает за морем из Птичьей крепости, вшила в швы письменные инструкции.

Они много знают, подумала Кора, ой как много!

– При одном условии, – сказала Кора, – я оставляю себе нижнее белье. Я не могу ходить в сиротском.

– Чепуха, – ответил полковник, – сколько вы проносите здесь свои трусики? Вам придется их стирать перед сном и сушить в камере. В эти периоды времени вы будете полностью беззащитны перед насильниками.

А черт с ним! Кора принялась раздеваться, уговаривая себя, что в камере никого нет. Полковник тут же занялся делом. Он хватал вещи Коры и начинал их мять, обнюхивать, царапать, гладить, потом складывал на краешке кровати и ждал следующего предмета.

Оставшись в одних трусиках, Кора вздохнула с облегчением, ибо поняла, что полковник ни разу на нее и не взглянул – все его внимание было поглощено ее одеждой. Полковник оказался человеком долга.

– Все, – приказал он, – сдай мне все.

Кора подчинилась и тут же надела длинные розовые казенные трусы – сейчас бы сыграть в них в футбол, потом рубашку – откуда они вытащили такие неудобные и так плохо отглаженные вещи?

Убедившись, что все вещи Коры у него в руках, полковник коротко произнес:

– Все. Я пошел в лабораторию. Будем исследовать!

Зачем исследовать белье, он так и не сказал.

Дверь за ним закрылась. Кора подошла к осколку зеркала, прибитому к стене. Зрелище оказалось неутешительным. Халат был широк, но страшно короток, из-под него торчала грубо сшитая сиреневая рубашка без воротника, вместо него была продета веревочка. «Господи, в нашем приюте на Детском острове, – подумала Кора, – за такую одежду рассчитали бы всех кастелянш и сама директриса приюта госпожа Аалтонен перешивала бы эти гадкие тряпки».

Без стука в дверь зашел доктор Блай, похожий на морского слона.

– Переоделись? – спросил он.

Доктор занимал все пространство двери. При тусклом полуподвальном освещении кожа его казалась серой и бугристой.

– Переоделась, – согласилась Кора.

– Давайте сюда ваше белье и всю одежду – ну быстро, быстро, мне надо нести это в лабораторию на обследование.

– Простите, но все у меня взял ваш полковник, с усиками.

– Рай-Райи?

– Кажется, так его зовут.

– Я так и знал!

Врач не скрывал своего разочарования.

– Не врете? – спросил он с пустой надеждой.

– Нет. Где здесь спрячешь? – сказала Кора.

– Прятать негде, – согласился Блай.

Врач ушел, а Кора направилась к двери, чтобы закрыть ее.

Но в дверях стояла медсестра в белом клеенчатом фартуке.

– Вы за моей одеждой? – спросила Кора.

– Мне надо отнести ее в лабораторию.

– Послушайте, мою одежду унес полковник Рай-Райи, потом за ней прибегал доктор Блай, теперь вы. Что в моей одежде особенного? Откуда в вас такое радение?

– Глупости, – ответила медсестра. – Каждый хочет с вас чего-то поиметь. На нашу зарплату разве разживешься импортом?

– Вы хотите сказать, что полковник взял мою одежду себе? – искренне удивилась Кора.

– Еще бы. Ваше белье денег стоит.

Тут раздался неприятный звон – как будто заработал плохо смазанный будильник.

– На ужин, – приказала медсестра, – идите уж.

Медсестра показала Коре путь в столовую на первый этаж. Сама же не скрывала разочарования.

– Могли бы и предупредить, – сказала Кора у дверей столовой.

– Откуда мне знать, что они такие шустрые!

В столовой, покрашенной серой краской, тоскливой настолько, что никакая, даже самая изысканная, пища и в глотку бы не полезла, под портретом одноглазого президента уже собрались пленники с Земли.

Восемь человек.

Вот они: справа сидит мрачный, глядящий в пространство Эдуард Оскарович Калнин, он даже не заметил, что Кора пришла переодетой в униформу больницы. Рядом с ним горбится, массирует свой шрам Покревский. Тот увидел Кору и кивнул ей. Дальше положил массивные кулаки на стол бывший полицмейстер Журба. Нинеля шепчет ему что-то, наушничает. Инженер знаками пытается разговорить печальную принцессу. Но принцесса не поддается его хитростям. Миша Гофман сгибает и разгибает алюминиевую вилку и поглощен этим занятием.

Кора прошла на свое место – его показала ей Нинеля, рядом с собой.

– Допрашивали? – спросила она.

– Нет, только доктор осмотрел. Мучил, не представляешь как!

– А Гарбуя видела?

– Кого?

– Значит, Гарбуя ты еще не видала.

Медсестра вкатила стол на колесиках, на нем, опасно кренясь, стояли миски и тарелки. Проходя мимо стола, медсестра ловко кидала миски, они ехали по плохо протертой деревянной поверхности и замирали перед едоком. Вторая медсестра шла следом и кидала перед людьми ложки. Все это походило на цирковой номер. Коре хотелось им аплодировать, но все воспринимали операцию серьезно, были заняты наступающей едой – только Коре не хотелось есть, она появилась здесь недавно, и ее беспокоили другие проблемы.

Гороховый суп был невкусным, недосоленным. Журба крикнул: