Николай Васильев - Параллельный мир [СИ]

— Надеюсь, ты умеешь танцевать менуэты и вальсы?

— Так точно, господин полковник, — дурашливо отрапортовал Миша. — Еще танцую контрданс, экосез, англез, котильон и вальс.

— Изрядно, — кивнул головой Разумовский. — Тогда я скажу тебе две новости: печальную и бодрительную. Печаль в том, что все хорошенькие девицы и многие дамы свои танцы кавалерам уже раздали, записав их в карре — вон те книжицы, что болтаются у них на запястьях. Ну, а бодрящая новость состоит в том, что Марина Осиповна прониклась к тебе приязнью и потому изволь встать подле нее, а она будет указывать тебе на свободных в данный момент дам. Так что не подкачай, покажи себя во всем блеске…

— Так точно, — упавшим голосом сказал Ботан. — А Вас, Лев Кириллович, ждет та же участь?

— Ну, нет, — усмехнулся граф. — Мои танцы Марина Осиповна загодя расписала.

Пора сказать, что Миша недавно и впрямь освоил танцы 18 века, — поскольку «Параллельный мир» стал очень популярен и потому во всех городах появились клубы любителей старинных танцев. Предполагая, что рано или поздно он попадет на балы той эпохи, Ботан приложил немалые усилия в танцевальном искусстве — и преуспел. Во всяком случае, его преподавательница, Лиля Метлицкая, предпочитала показывать новичкам стандартные фигуры в паре с Мишей Галаниным.

Следуя инструкции, Ботан приблизился фланирующей походкой к хозяйке бала, отвесил ей изящный «менуэтный» поклон и спросил:

— Ваша светлость, позвольте мне постоять рядом с Вами?

— Ну, постой, постой, — снисходительно молвила Марина Осиповна. — Авось что и выстоишь…

В это время оркестр заиграл явный менуэт, но опять-таки далеко не старинный, а более живой и прихотливый. Через мгновенье Миша опознал «The Clock Ticks On», под который не раз танцевал с Лилей Метлицкой, повернулся к гранд-даме и, дивясь своей отваге, сказал:

— Прошу Вас, леди, оказать мне честь и пройтись рядом в менуэте.

— А ты смелый юноша, Майкл Галан. Я на балах уже редко танцую, но с тобой рискну вспомнить былое…

После чего положила руку на его подставленное запястье, вышла в центр зала и стала двигаться привычно и даже со своеобразной грацией.

Меж тем к звукам скрипок, флейт, а исподволь трещоток присоединился вдруг звучный женский голос. Он был, конечно, и в оригинале менуэта, но здесь звучали вовсе не английские, а русские слова, усиленные рупором:

— До чего же заунывным оказался это менуэт! — не преминула выразиться гранд-дама. — Хотя мою душу местами зацепил. Люди в годах всегда ведь хвалят прежнее житье-бытье, а вам, молодым, это, поди, как нож острый?

— Но, но, бьютифул леди, это не так! — поспешил воскликнуть Миша. — Ведь и мы через дфатцать лет пудем как вы…

— Эти двадцать лет, Мишенька, самые сладостные, уж поверь. А теперь нам остается наблюдать, как вы бездарно их тратите: то воюете с риском быть искалеченными, а то с мещанками бастардов плодите… Или у вас в Англии с этим строго?

— Умные люди в Англии отдавать бастард фермерам и забывать о них. А самые умные любовь с простолюдием не иметь.

— Вот мерзавцы какие! — фыркнула дама и замолчала, с подозрениям вглядываясь в Мишу.

— Ваш традиция мне больше по душа! — воскликнул Ботан. — Дети невинны!

— Ну, ладно тогда, — пробурчала дама, дочь пана Закревского и казачки Разумовской, и присущий ей оптимизм вновь засиял на лице.

Тем временем отвязный оркестр под управлением явного попаданца заиграл вальс цветов из «Щелкунчика».

— Вальс танцевать ты уже научился? — живо спросила Марина Осиповна.

— Да, Ваша светлость.

— Тогда иди быстро вон к той даме, что сидит в пяти метрах, у колонны и пригласи. Ее зовут Екатерина Сергеевна Самойлова. Она здесь с мужем, но он был недавно ранен в ногу и потому не танцует. И не робей: светские дамы робких мужчин не любят, а во властных руках, бывает, тают!

— Благодарю, Вас, — сказал Миша и пошел к вызывающе красивой светской львице.

Дама, к которой он склонился с приглашением, была, пожалуй, лет двадцати пяти и относилась к подвиду темных блондинок. Она коротко взглянула в решительные глаза эффектного молодого человека (знакомого с самой Нарышкиной), поднялась со стула и устремилась с ним рука об руку в вереницу уже начавших танец пар. Его длань, затянутая в перчатку, сжала узкую женскую кисть, а вторая рука легла на талию, и Миша вмиг заволновался, ощутив ее пленительную нежность — ведь мода тех лет отменила (увы, временно) женские корсеты! Меж тем он плавно повлек свою добычу на себя, на себя, на себя, но поскольку ее и вращал, то получилось устойчивое центростремительно-центробежное равновесное движение вдоль бального зала, вместе со всеми. С высоты своего роста, да еще откинув голову, удивительно осмелевший Ботан мог смотреть на партнершу — он и смотрел, все более краснея. Ибо с ее глаз (которые упорно смотрели в сторону), щек и губ его взгляд все время соскальзывал в ложбинку меж восхитительных белых выпуклостей, а еще падал на высокую шею, которую ему уже хотелось целовать и даже кусать! Вся кровь во впечатлительном танцоре активно запульсировала (в том числе под влияньем намека «бывает, тают»), и он превратился в клубок страсти, который вместо того, чтобы забросить даму на плечо и бежать с ней в укромные комнаты второго этажа, почему-то все кружил, кружил и кружил с ней по залу.

Наконец музыка смолкла, Миша разжал тискавшие даму руки и пытка его (и вероятно ее) прекратилась. Они пошли рядом к ее стулу, но она вдруг покачнулась, и ему пришлось вновь ухватить ее за руку.

— Вы вскружили мне голову, — шепнула она ему с улыбкой, а когда усаживалась, то попросила: — Принесите мне лимонад или мороженое.

— Бегу, — хрипло каркнул Миша и в самом деле почти побежал к столу в дальнем углу зала, где лакеи выдали ему и то и другое.

Когда он вернулся к Самойловой, рядом с ней уже стоял муж и что-то ей втолковывал. Екатерина Сергеевна взяла подносик с вазочкой и стаканом, сказала «Мерси, юноша», в знак благодарности дополнительно сжала его руку, и Миша почувствовал, что в его перчатку попало что-то вроде фантика. Он еще раз поклонился и отправился к Марине Осиповне.