Журнал «Искатель» - Искатель, 2019 № 05

— Ваша честь, это самое… При мне андроид Декарт на человека Лотарева, того, не набрасывался… — С вкрадчивой, даже застенчивой интонацией простеца плохо сочетаются внешность истинного арийца семнадцати плюс-минус лет, брючки в обтяжечку, пиджачок, рубашечка, всё с иголочки, мышиного цвета со стальным отливом. — А вот подопечный Лотарев, того, гордец. Печорин, это самое, недоделанный. Бармалей, это самое, кровожадный. Робот, возможно, поощрял, того, неосознанно… Возможно, недоглядел, того, по неведению… Даже не знаю… Даже не могу поверить… Чтоб приличный андроид, того, нанёс, это самое, вред…

Наивные глаза на грымзу, мстительные на меня. Научился, паразит, транслировать эмоции.

После судейского «возможно, очень даже осознанно, очень даже нанёс» последовало перемывание моих костей, которое меня совершенно не взволновало, напротив, погрузило в воспоминания.

Тандем Хейз — Фил создался примерно тогда же, когда наш с Ильёй, на чем сходство и закончилось. Во-первых, Фил не был сиротой. Вернее, так: состоял сиротой при живых родителях.'Его отец Хулио Сантьяго, с латиноамериканскими корнями, и мать Одарка Потаповна, с украинскими корнями, они теперь все с висящими в воздухе корнями, как мангровые деревья во время отлива, эти на территории бывшего Советского Союза, была такая социалистическая супердержава, развалилась, как карточный домик, один русский язык остался… о чём бишь я? Да, Одарка Потаповна и Хулио Сантьяго при ближайшем рассмотрении оказались редкостными троглодитами. Алкашня, торчки, безработные, сейчас как пить дать тунеядствуют да бранятся, чем и тешатся. Их ругань — до битья фаянсовой посуды, взятой напрокат вместо одноразовой, очевидно для усиления стресса, и попавшего под горячую руку гусеничного робота из клининговой компании — я лицезрел в гостиной Фила восемнадцатого января, во время празднования его семнадцатилетия. Экстраполируя затем поведение отдельных особей на общую ситуацию, пришёл к выводу, что неконтролируемая агрессия захватывает всё большие разновозрастные слои человеческого населения. Об этом и новостные ленты передают. Казалось бы, трансгуманное вероисповедание предписывает ути-пути — млеть от счастья в объятиях братьев и сестёр своих, а не плющить им конечности, — ан нет. Предполагаю в агрессии человеческое свойство, заимствованное от животных, по своей природе не подвластных трансгуманной идее, однако работа с животными в моей программе не предусмотрена.

Закавыка в том, что если люди сразу не порвали друг друга, как Тузик грелку, не довели до смертоубийства, то смотришь — остыли и покатились дальше. Колобки, ё-моё. Не исключаю и своеобразный способ человеческой подзарядки — лопух вон тоже на помойке жирует. Детей только жалко, они, бедненькие, и так в большинстве своём ослабленными рождаются, а у таких монстров, как чета Сантьяго, в дальнейшем окончательно лишаются крепости тела и духа.

Вот и Фил, во-вторых, был слабым. Иначе не попал бы в зависимость к Хейзу. Ведь мы, роботы, как? С одной стороны — всё для блага человека, но с другой — что такое для человека благо? Поскольку люди оказались не в состоянии перевести данную дефиницию в область практических решений, мы взвалили эту ношу на себя. Результат превзошёл ожидания: выяснилось, что, помимо всего прочего, робот способен стать властителем дум своего подопечного. Правда, не всякого подопечного. Перерождение малыша, тоненького росточка, в подростка, устойчивое деревце, может проходить нормально; тогда сообразно возрасту укрепляется нервная система, а мозг оттачивает способность выстраивать причинно-следственные связи. Таков Илья. Но может и ненормально — гены ли вмешаются, болезни искорёжат, обстоятельства одолеют, — тогда вырастает деревце хрупкое, ломкое, всем сквознякам открытое. Таков был Фил. В первом случае задача искусственного разума — развивать человеческий потенциал, во втором — не дать потен-циалу рассыпаться в прах. И тут открываются широчайшие горизонты для таких, как Хейз, чья установка «доверься мне, дитя, а я, что посчитаю для тебя полезным, — вложу в твои недоспелые мозги, что покажется вредным — выковыряю, и хрен с ними, с нервами». Он для зелёного школяра, самооценка которого стремится к нулю, паук более вредоносный, нежели комповый, поскольку осязаемый, вроде как живой. Говорю ж, паразит.

По наущению Хейза Фил позвал Илью, чтобы склонить его к сексуальному контакту. В первый раз я заподозрил неладное, когда поступило приглашение отметить ДР в квартире, а не в кафе, во второй — когда мы вчетвером, не пересекаясь с беснующимися в гостиной ушлёпками, переместились в безликую, стерильную, неоновую комнату Фила. Он, бросив вопросительный взгляд на своего кибера и получив в ответ утвердительный кивок, попросил меня с Хейзем удалиться.

— Зачем ты это делаешь? — я прижал белокурую бестию к обшарпанной стене в коридоре.

— Что?

— Сам знаешь. Тебе прекрасно известно, что секс находится в человеческой голове. Убеждён, тебе знакомы теги «половая доминанта», «либидо», «потенция». Уверен, тебе неоднократно доводилось возбуждать подкорковую зону своего подопечного. Илья тебе на кой ляд сдался, они ведь даже не приятели?

— Понимаешь, это самое, они с первого класса вместе учатся. А тут, того, у Фила возникло влечение. А мы ведь должны способствовать, помогать всячески. Да что ты взъелся? Секс — дело добровольное. Захочет твой спарринг — согласится, не захочет — валите оба, это самое, никто не держит.

— Ладно, присоска, посмотрим.

Я неспроста назвал Хейза присоской. Именно он, поступив на службу к своему подопечному, предложил универсуму, а тот в свою очередь экспертному человеческому консилиуму не оставлять людей, подобных родителям Сантьяго, в покое. Покой, по-нашему, невмешательство искусственного разума в мозг и физиологию взрослого индивида при условии, что индивид к двадцати одному году показал себя полным кретином, не способным к развитию ни нейронов, ни мышц. Творческий работник из него никакой, спортсмен тоже, комповому псевдосоциализму без надобности, а улицы подметать киберы найдутся. Влачат «покойники», как я их именую, на небольшое пособие, катятся, тоже колобки своего рода, под горку: шибче, шибче, хоп, и нету, и никому бедолаг не жалко. Хейз пожалел. Придумал использовать их сны. Сны — ночная аберрация дневного человеческого поведения, а человеческое поведение — питательная среда для робота. Собрался, положим, Хулио днём помириться с женой. Уговаривал себя, даже цветы купил, но как, вернувшись домой, Одарку Потаповну увидел, чуть этот букет об её тыкву не измочалил. Подарить-то подарил, поужинали мирно, накатили, само собой, а ночью на лицемера паучиха громадная набросилась, руки-ноги скрутила, жвала к горлу приставила, еле отбился. Лицемера, потому что он свою дражайшую половину терпеть не может. Думает одно — о молоденькой соседке из тридцать пятой квартиры, делает другое — тянет лямку со своей мегерой. Посмаковать микроскопические логические кусочки слоёного пирога алогичных человеческих мыслей и поступков — может ли быть для андроида еда вкусней? Консилиум с универсумом не возражали, и повсеместные глупыши-сантьяги стали нашими дойными коровами с встроенными чипами. Никто их согласия на чипы не спрашивал, но разве надо спрашивать согласия на однозначное благо — замедление движения по наклонной? Отключку вместо смерти? Надежду на старость, пусть полуобморочную? Говорю ж, упырь.