Ромен Люказо - Лаций. Мир ноэмов [litres]

Эврибиад сделал над собой усилие, вырываясь из воспоминаний о юности. Они шли уже несколько минут, вокзал и скрытый в нем вход в железнодорожный туннель остались позади.

И тут тропинка вильнула, и перед ними открылось море. Пляж черного песка ничуть не изменился: прекрасный переход от земли к морской стихии. Здесь не было ни рифов, ни скал, как в Олимпии или в Дельфах. А океан – если можно так назвать странный водоем, заключенный между двумя берегами, – был бирюзового цвета, свидетельствующего о чистоте и прозрачности воды.

Рутилий и Аттик знали, куда идти, поскольку, едва увидев море, они свернули направо и прошли еще несколько сотен метров навстречу своему хозяину.

В нескольких шагах от них шествовал господь Отон в сопровождении создания, подобных которому Эврибиад еще не видел.

Он даже забыл оробеть в присутствии бога. Вместо этого он испытал странное смятение, головокружение, словно вспомнил о чем-то давно забытом. Но о чем? Он сделал над собой усилие, чтобы ничем не выдать своих чувств, и сосредоточился на странной персоне.

Существо это – чуть выше людопса, но не такое коренастое – было в белой столе, под которой угадывалась грудь, довольно большая по меркам людопсов. Силуэт расширялся в бедрах, как у женщин. На этом и заканчивалось ее сходство с богом и его слугами, ни один из которых не принадлежал к прекрасному полу. У нее тоже были длинные конечности, но более естественных пропорций, чем у деймонов. Эврибиаду показалось, будто он видит оригинал, с которого были сделаны искаженные копии – автоматы. Так, голова ее была покрыта черными длинными тонкими и блестящими волосами, в противоположность Отону и его слугам, которые, как и хозяин, были лысыми. Ее гладкое лицо было не таким рельефным, как у людопсов.

А глаза! Глаза ее заворожили Эврибиада. Они были продолговатыми, глубокими – эта глубина только подчеркивалась слегка ассиметричным треугольным лицом с крошечным ртом, так, что все ее лицо будто сводилось к одному взгляду – женскому, волнующему.

Она посмотрела на него. Эврибиад застыл на месте, борясь со странным ощущением дежа вю.

Трудно разобрать выражение лица существа, принадлежащего к другому виду, тем более что людопсы не обладали такой богатой мимикой. Этот недостаток компенсировался обонянием. А вот у автоматов Отона его не было, что порой приводило к легендарной путанице. Но сейчас… Эти глаза не лгали. В них будто бы светилась та искра, что горит в каждом с рождения и до самой смерти. И в ее бездонном взгляде, в этих зрачках, отливающих то зеленым, то серым, Эврибиад увидел что-то тревожное и грустное, как армия, ступающая на поле битвы, или щенок, умерший в животе у матери.

Это пробудило странное и глубокое чувство в душе кибернета, новое, доселе неиспытанное. Он ощутил смутную уверенность: никто среди его расы, уже ставшей древней, не знает этого чувства – и тем не менее оно всегда таилось внутри него. Что-то знакомое, слабое узнавание, словно неясное воспоминание детства – так несколько музыкальных нот вызывают в памяти давний летний день с его радостью и смехом, но что именно это был за день – сказать невозможно. Что же такое поднималось на поверхность души, чего он не знал о себе прежде? На секунду его пронзила догадка, перед внутренним взором стали зарождаться картины, которых он точно никогда не видел своими глазами: огромная равнина, поросшая бесконечными, темными и холодными лесами – пейзаж, не принадлежащий его миру. Темные ночи, дни, наполненные охотой. Трепещущее горло испуганной дичи, кровь, брызжущая на снег…

Он оторвался от своих видений. Что-то было не так. Приблизившись, он понял. Существо ничем не пахло. Вот чего ему не хватало. Если бы он хоть что-нибудь почуял, он бы вспомнил. Псы не забывают запахов. Но так…

Это создание, хоть и взволновало его, было всего лишь симулякром. От автоматов пахло машинами, вещами, которые никогда не рождались и не росли, которые не ели и почти не дышали. Однако этого следа их присутствия было достаточно, чтобы убедить в их существовании. А ее он видел – вот только совсем не чуял. Встревожившись, он исподтишка взглянул на Фемистокла. Старый пес тоже уставился на женщину с завороженным видом. На самом деле и Аттик с Рутилием смотрели на нее точно так же. На несколько секунд она стала центром всеобщего внимания, пока тишину не разбил низкий и мощный голос Отона:

– Что ж, все в сборе.

Надменный, как обычно, Проконсул учтиво поздоровался с ними, взмахнув руками перед собой, словно желая обнять их всех одним широким жестом. Они развернулись к нему с ошеломленным видом, вызвав у Отона широкую улыбку, какой Эврибиад никогда не видел на каменном лице бога.

– А вот и благородная Плавтина из родни Виния. Когда-то давно она была моей союзницей в Сенате Урбса.

– Вы оказываете мне слишком большую честь, – ответила женщина ровным голосом с отчетливой и ясной дикцией. – Я всего лишь скромный аспект настоящей Плавтины, и я здесь с единственной целью – доставить ее послание.

– Я это сознаю, – ответил он мягко. – Но само ваше присутствие здесь, моя госпожа, наполняет меня безмерной радостью и напоминает об ушедшей эпохе, когда мы сражались плечом к плечу.

Значит, она и была краеугольным камнем интриги, причиной, по которой Эврибиада спасли от смерти и привели пред очи бога. И, как он понял, наблюдая за ними, в этой истории посланник не менее – а может статься, и более важен, чем послание. Было что-то безотчетное, неопределимое в походке бога, выдававшее в нем какое-то беспокойство, какую-то зависимость. И это само по себе было чудом. Легенды живописали Отона существом, состоящим из холодного и безучастного разума, более древним, чем сама раса людопсов или островов, где они поселились. Его внешность – Отон напоминал ожившего колосса, – тело, вылепленное из мрамора, еще более представительное, чем статные фигуры деймонов, мощный голос – все это делало его существом особенным, высшего порядка по сравнению с плотскими созданиями, населяющими Кси Боотис.

Однако, увидев эту пару, Эврибиад понял, что истории, которые рассказывали в его народе, кое о чем солгали. Бог мог возжелать кого-то, кроме себя. А тот, кто мог желать, без всякого сомнения относился к царству живущих.

– И что за послание вы нам принесли! – продолжил Отон. – Клянусь Числом и Концептом! Это самая важная новость, которую я слышал с тех пор, как мой Корабль опустился на эту планету!

Отведя наконец взгляд от Плавтины, живая статуя повернулась к маленькой группке, обескураженной зрелищем того, как их властитель превращается в дамского угодника.

– Друзья мои…

Однако Эврибиад не обманывался. Несмотря на внешнюю улыбчивость, каменные глаза Отона оставались по-прежнему холодными. Отон, как обычно, заранее рассчитал эффект, который хотел произвести. А может быть, все дело было в глубине его божественного разума, несравнимого по силе с интеллектом других – как людопсов, так и автоматов.