Ромен Люказо - Лаций. Мир ноэмов [litres]

И без всякого перехода его настроение поменялось. Ни следа гнева – его раскатистый смех вдруг наполнил готовое распасться составное сознание, наэлектризовал его, поляризовал своей огромной жизненной силой. Поднимайтесь! Это не мы! Разве Эврибиад не имел права бороться за свою жизнь? Нет ни одного мертвого, за которого не отвечал бы людопес! Именем Концепта и Числа, вернитесь ко мне! И – чудом – деймоны вновь обрели дыхание и цвет – по крайней мере, часть их, которая еще не была затронута странным недугом.

Среди них оказались и Рутилий с Аттиком. Они выглядели изможденными и нервными, и в душе их таилась глухая боль. Мы потеряли несколько процентов вычислительной мощности, – прокомментировал помощник Проконсула, и потеряем еще больше, Отон, что бы вы ни говорили. Еще три или четыре стычки. Вот что они могут вынести, пока потеря функциональности не станет критической. Им придется побеждать быстро. Продержитесь как можно дольше, я о вас позабочусь.

Деймоны едва кивнули, и если молчание Аттика могло сойти за знак его обычного недовольства, то безмолвие Рутилия, его верной правой руки, беспокоило Отона больше.

Корабль тем не менее оказался в удобной позиции. Взрыв смел истребителей и открыл Отону дорогу. Две кометы были теперь обнажены и находились совсем рядом, уязвимые перед фронтальной атакой. Корабль шел по вытянутой траектории, параллельной той, по которой следовал погибший фотонный парус и которая должна была пересечься с путем вражеских кораблей через несколько минут. Когда варвары закончили перестраиваться и выбрались из хаоса, спровоцированного взрывом, они столкнулись нос к носу с противником, которому не терпелось вступить в бой. Они выпустили залп ядерных ракет, но их корабль шел недостаточно быстро, тогда как «Транзитория» все еще выжимала четыре процента от скорости света. Отон с красноречивым видом повернулся к Фотиде и Эврибиаду, не говоря ни слова. Они догадались и сами.

Фотида переориентировала поток энергии. Одна из защищавших борт «Транзитории» чешуек скользнула в сторону, открывая взору ряды боеголовок. Эпибаты во главе с Эврибиадом скользнули каждый в свой снаряд, образуя с ним единое целое. Охотничий инстинкт передался металлическим механизмам, и каждый из них в свою очередь зарычал во всю глотку а потом они сомкнутым строем вынеслись наружу. Вылетев, они на миг раскрасили пространство буйными огнями и устремились в темноту, сосредоточившись на ближнем корабле варваров. Их были сотни, и всякий раз, когда вражеский лазер сбивал один из снарядов, управляющий им людопес перебрасывался на другой. Гончие псы, натасканные на охоту, они были хитроумными и злыми, жадными до крови куда больше, чем полагалось бы программе, созданной автоматами. Они просачивались в мельчайшие щели защитной сети двух комет, вынюхивали слабые места, и, не обращая внимания на множество расставленных для них ловушек, пытались вцепиться в горло – стая, готовая разорвать добычу. Большинство из тех, кто уцелел, разбилось о лед и камни на поверхности корабля. Но многие отыскали трещины в камнях, ударили по платформам и пересадочным площадкам, проскользнули внутрь по открытым люкам, с дружным лаем – мысленным, но от того не менее яростным. Им оставалось только высвободить несколько частиц антивещества, которые каждый хранил в самом сердце.

Вражеский корабль превратился в колоссальный сноп энергии, изрыгающий в чудовищных количествах гамма-лучи и разбрасывающий обломки в пустоту. Отон тут же включил вспомогательную силовую установку и ушел прочь. В составном сознании раздался дружный крик радости людопсов – и эпибатов, и техникокуонов, – и наполнил тревогой перевозбужденную атмосферу.

Автоматы же, напротив, вовсе не проявляли радости. Ошеломленные, вне себя от ярости, Рутилий и Аттик наблюдали за бойней. Потом поднялся долгий вой; этот разрывающий душу плач взволновал каждую душу на Корабле – чудовищный, нечеловеческий, жуткий крик агонии, хрип животного, которому перерезают горло. У Эврибиада от него мурашки пошли по коже. Кто же так кричал? У Аттика уже был ответ, и он дал его намеренно ясным и сухим тоном: Один из моих деймонов только что сошел с ума.

Человек да смилостивится над нами, вздохнул Рутилий.

Ничего не зная о битве, что развернулась в космосе, Плавтина по-прежнему шла за эргатом Вергилием по коридорам Корабля.

Казалось, что он знает, куда идет, но он выбрал непрямой и сложный путь. Потому было сложно угадать его конечную цель.

В конце одного из проходов он резко остановился, насекомьей головой кивнул на стену. Плавтина нерешительно приблизилась. Там была дыра у самого пола, прикрытая металлической пластинкой, в которую Плавтина с трудом могла бы просочиться. Он же не туда собирается лезть? По всей видимости, да. Он оторвал дверцу одним ударом жвал и скользнул внутрь. После секундного колебания она опустилась на четвереньки, чтобы последовать за ним в темноту, не без легкого покалывания испуга и небольшого прилива клаустрофобии – животного страха оказаться в ловушке. Чувство неоспоримо новое.

Они проникли в сплетение трубопроводов. Она позволила жуку вести себя и ползла вслед за ним по металлическим трубам. Радость обладания живым телом она познавала, обдирая кожу на локтях и коленях. Так что, когда ноэм начал жвалами отвинчивать металлическую плашку, она не сдержала облегченного вздоха. В щель проник луч солнечного света, а потом открепленная дверца выпала наружу. Вергилий пролез в отверстие, а потом к нему подошла Плавтина. Труба выходила наружу в центре металлической стены, над своеобразным лесом. Вернее, над джунглями, где смешались гигантские папоротники и карликовые деревья. В теплом, влажном воздухе, тяжелом от гниющих испарений, Плавтина быстро взмокла, кожа стала липкой. Из-за густой растительности она не могла видеть далеко. С потолка шел бледный слабосильный свет, как с затянутого тучами неба, которое вот-вот прольется дождем. Плавтина пожала плечами и, хватаясь за ближние ветки, спрыгнула на землю, которая находилась двумя метрами ниже. Вергилий ждал ее, ритмично пощелкивая челюстями.

Почва была мокрой, и Плавтина поскользнулась. Вокруг повсюду были утопшие растения, и она решила, что механизм откачки воды сломался. Из-за этого идти было трудно, но они достаточно быстро вышли на грязную лужайку – обычную прогалину на возвышенности, – но, по крайней мере, там сухо. Края лужайки были усажены большими цветами, такими яркими, что они казались ядовитыми; их длинные стебли опирались на металлические подпорки; венчики с широкими овальными лепестками, мягкими, в разноцветных пятнах, свисали к земле. Посреди этих насаждений их ждали три автомата, каждый по свою сторону холма. Она их сразу и не заметила, так неподвижно те стояли. Потом она подумала было, что они деактивированы – пока они дружно не перевели на нее невыразительные глаза. Она глядела на них, сбитая с толку, но у этих созданий, кажется, не было враждебных намерений. Они были сотворены для войны, и в более цивилизованном мире, откуда она была родом, у них не было аналогов. Плавтине они напомнили приземистых пауков с лапами, снабженными вместо паутины лезвиями и острыми шипами. Брюхо у каждого было оснащено укороченным стволом. И все же на них было жалко смотреть. Ни один из них не уберегся от повреждений: каждый лишился по меньшей мере одной лапы, а одного, кажется, совсем вывели из строя: правый бок у него был раздавлен и истекал почти прозрачной жидкостью.