Евгений Лукин - Подсознательная история

— Крышей вверх рисовал?

— Крышей вверх…

— Видимо, всё-таки домик, — с сожалением произнёс наконец Никанор Палыч. — Зря мы у вас скрытые камеры не установили…

— Как же это вы? — огорчился я.

— Да вот так как-то, знаете… — Вздохнул и достал из нагрудного кармана тысячную купюру. — Плата, как видите, символическая, но… сами понимаете… На большее домик не тянет.

«Так а я ещё нарисовать могу», — чуть было не ляпнул я, но, слава богу, вовремя прикусил язык и спросил о другом, насущном:

— Ну а камеры-то устанавливать будете?

— М-м… Пожалуй, нет.

— Что так?

— Сами же говорите: чуть ли не каждый день он всю квартиру вылизывает. Найдёт… И ещё одно. Насколько я понимаю, кроме художественной литературы вы ничего не читаете, так?

— Так… А в чём дело?

Никанор Палыч взял со свободного стула свой кейс (мы сидели с ним всё в той же скромной кафешке) и достал книгу, на обложке которой оттиснуто было нечто дремуче математическое.

— Вот, — сказал он. — Единственное, что осталось от библиотеки Василия Даниловича. Родственнички выбросить забыли…

— И что мне с этим делать?

— Положите дома на стол. Лучше в развёрнутом виде…

— А если Васятка начнёт вырывать страницы и есть?

— Тогда отберите…

Опасения мои оказались напрасны. Вырывать и есть страницы Васятка не стал — тщательно обтёр книгу и хотел поставить в общий строй. Между Прустом и Шолоховым. По росту.

— Нет, Вася, — строго сказал я ему. — Это главная книга. Главная, понимаешь? Она всегда должна лежать на столе. А если будешь себя хорошо вести, я разрешу её тебе открыть…

Естественно, что наивная моя хитрость не сработала. Как и все прочие мои наивные хитрости, включая разложенные повсюду бумажные квадратики и ручки с карандашами. Васятка неизменно собирал найденные листочки в стопочку, а сверху водружал пластмассовый стаканчик с канцелярскими принадлежностями. «Если будешь себя хорошо вести…» Куда уж лучше-то!

Тогда я открыл книгу сам — и содрогнулся. С детства подвержен арахнофобии. А пауки и математические формулы чем-то, согласитесь, друг на друга похожи.

Может, я потому и подался когда-то в филологи, что терпеть не могу этого муравейника символов (с муравьями у меня тоже отношения натянутые). Так и кишат, так и кишат… А филология — что филология? Весьма симпатичная лженаука. Трепотня в чистом виде. Пользы никакой не приносит, но ведь и вреда никакого! Ещё ни один филолог не изобрёл атомной бомбы… И не изобретёт.

И вот сижу я третий вечер перед раскрытой книгой, корчу из себя знатока. А вокруг стола слоняется Васятка: всё вымыл, всё протёр — общения жаждет.

— Читаешь?..

— Читаю, Васенька, читаю…

— Интересно?..

— Очень интересно!.. Дух захватывает как интересно!.. Да ты неси стул, садись рядом. Вместе почитаем…

Представляете, подсел! Уставился…

Короче, сработало, братцы! Сработало!..

Только вот лыбиться не надо. Думаете, сам нарисовал — и понёс Никанору Палычу? Не настолько я наивен, чтобы играть в такие игры с конторой, которая может дворника в Российское Посольство пристроить. За рубеж! Ну нарисовал бы… Они бы тут же графологическую экспертизу. Рука моя им известна, Васяткина — тоже. И что потом врать? Оригинал-де съеден, а я-де успел его скопировать?..

Нет, господа, тут с моей стороны всё честно. Н-ну, почти всё…

Когда я хлёстко по-картёжному выложил на стол перед Никанором Палычем покрытый каракулями бумажный квадратик, тот даже отшатнулся слегка.

— Как вам это удалось?

— Сам не знаю… Сидели читали…

— Ту книгу?

— Да. Ту самую… Сидел он так сидел, потом встал, принялся ходить. Гляжу: схватил листок, карандаш… Ну и вот!

— Съесть не пытался?

— Ну как это не пытался! Ещё как пытался…

— Отобрали?

— Нет. Говорю: «Вась, а на двери-то пятнышко!» Он за тряпку — и к двери. А я тем временем…

Никанор Палыч всё ещё не мог поверить такой удаче. Взял листочек за кончики, принялся изучать.

— И что там? — полюбопытствовал я.

— Похоже на бред сумасшедшего, — задумчиво отозвался он. — Посмотрим, что скажут специалисты…

В течение следующих двух дней я порадовал Никанора Палыча ещё тремя листочками, и за каждый он вручал мне узкий девственно белый конвертик. Нет, так жить можно…

Однако на третий день выяснилось, что жить можно и лучше. Гораздо лучше. Повадился я посещать двор медакадемии в Васяткину смену — посмотреть издали, как работается, не обижает ли кто… Вроде не обижают. Больше скажу, нахвалиться не могут. Вылизывает территорию с той же тщательностью, что и мою квартирку. Ни бумажки нигде, ни фантика… Впору подарить ему совок с гравировкой: «Победителю ученику — от побеждённого учителя». Тем более что средства мне это теперь позволяют…

— Вот вы где…

А говорят, будто место встречи изменить нельзя! Я обернулся (мой наблюдательный пункт располагался возле чёрного хода). Глазам предстало знакомое лицо с мелковатыми чертами.

— Приглядываете?

— Ну а как же!.. Мы в ответе за тех, кого приручили…

— И за тех, кого завербовали… — не без юмора добавил он. — Ну и что наш симпатичнейший Василий Данилович?

— Полный порядок. Только вон тот студентик с разговорами к нему липнет… Чуть ли не каждый день.

Он взглянул.

— А, этот… Не обращайте внимания. Пусть липнет… Давайте-ка лучше пройдёмся.

Мы покинули медакадемию, присели на скамейку в скверике.

— Вот, возьмите, — сказал он и вручил мне кредитную карточку.

— Что это?

— Премиальные.

Я взглянул на него повнимательней и обнаружил, что бледно-серые глаза Никанора Палыча на сей раз не просто благожелательны, но исполнены некой тихой радости.

— Неужели… — Я не договорил.

— Да!.. Представьте!.. — вскричал шёпотом мой благодетель, утратив свою обычную сдержанность. Видно, и впрямь был сильно взволнован. — Четвёртый по счёту лист!.. В остальных трёх так и не разобрались… Это прорыв! Это такой прорыв…

У него не хватило слов, и он тряхнул меня в избытке чувств за плечо.

— Честно скажу, ни на что не рассчитывал… — признался он. — Ну вот ни на чтошеньки… — Тут он взял себя в руки, стал серьёзен. — Только имейте в виду, Валерий Степанович, с сегодняшнего дня охрану мы вам усилим. И вам, и Василию Даниловичу…

Усилим? Так я что, под охраной?

— Это… тот студентик?

— Ну что вы! Студентик — так… врачебный надзор…

Всё правильно. Будь студентик профессионал, хрен бы его кто заподозрил…

Домой я вернулся навеселе.

— Васенька… — со слезой умиления в голосе обратился я к своему постояльцу. — Курочка ты моя Ряба… Яичко моё золотое… Вот послал мне тебя Бог на старости лет… Укрепляй, родной, оборону страны, укрепляй… И ничего не бойся — нам теперь обоим охрану усилили…