Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

Я взял в руки телефон. Набрал номер Терри. Шли гудки, трубку он не брал. Спит, наверное. Хорошо, сообщу ему о находке друга позже. К тому моменту и сведений у меня, надеюсь, будет больше. Сейчас я не желал терять время, чтобы ждать, пока Терри выйдет на связь. Он был мне пока что и не нужен.

Переодевшись у автомобиля, я сел внутрь и поехал сперва сжечь все вещи, которые принадлежали абстрактному сотруднику Министерства Юстиции. Остановился в безлюдном месте, сложил их в кучу и облил из канистры с бензином. Я стоял и смотрел как они полыхали. Мне ясно дали понять, чтобы я не оставлял никаких доказательств своего проникновения в Архив Суда. Нельзя было их просто выкидывать. Одежда сгорела первой, пластиковое удостоверение потрескивало, перчатки разили неприятным запахом резины, пока огонь пожирал их. Кейс с инструментами был сделан из легковоспламеняющегося материала и через несколько минут полностью выгорел.

Я нарушил несколько пунктов федерального уголовного закона. Мучала ли меня совесть? Ни капли. Остался лишь пепел и груда непонятного вида остатков. Я раскидал их ногой, загреб пылью с дороги и вернулся в автомобиль. Ночь была далеко не окончена.

Я остановился на заправке. Заполнил бак доверху, а сам прошёл в магазин, где находился кофейный аппарат. Кофе из него получился отвратительный, но другого поблизости было не попробовать, да и времени у меня особо не было. Государственная лечебница строгого режима №3.

Лечебница не была общедоступным местом. Строгий режим в названии подразумевал заключение в ней лиц, которые несли серьёзную опасность для окружающих, или совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления, но в силу своего психического состояния не подлежали удержанию в обычной тюрьме. Мне нужна была весомая причина, чтобы проникнуть внутрь. Я открыл ноутбук и зашёл в базу данных Ассоциации людей-адвокатов. Там я принялся просматривать дела, которые вёл на протяжении многих лет. Я нашёл то, что искал. Шесть лет назад мой клиент, Дин Кассель был признан (моими усердными стараниями) психически нездоровым, опасным для окружающих и помещён в эту лечебницу. Он совершил двойное убийство из мотивов ревности, ему грозила смертная казнь, но я смог сохранить ему жизнь. Интересно, не превратилась ли теперь она в жизнь овоща после всех препаратов, которыми его пичкали на протяжении шести лет? Не важно. Меня не волновала его судьба. Мне нужны были сейчас лишь бумаги по его делу. Их я распечатал на заправке, благо там стоял принтер, хоть и безнадёжно устаревший.

На подъезде к лечебнице располагался блок-пост. Я показал судебное решение, которым Дин Кассель, мой дорогой клиент был приговорен к содержанию в этом ужасном месте, а мне так не безразлична его судьба, что последние шесть лет я только и занимался поиском доказательств, которые бы доказывали его невиновность. Наконец я их нашёл, и не могу ждать не то что утра, мне даже ждать трудно пока меня охрана пропустит – ведь у меня есть сведения, что человек, возможно, по ошибке содержится в столь злополучном месте, и его психика уже безнадёжно травмирована. Потому я должен как можно быстрее попасть к нему, увидеть его, поговорить с ним. О чём? Я не могу рассказать, ведь это адвокатская тайна – придуманная людьми конструкция, которой можно прикрываться в любой неудобной ситуации. Спросят о чём-то, а ты не хочешь отвечать. Надо говорить, что по аналогичному вопросу у тебя есть дело одного клиента, и ты не можешь обсуждать эту тему, так как можешь навредить интересам клиента, и тебя защищает адвокатская тайна. Охрана кивала, понимающе, и пропустила меня, указав, что машину следует оставить возле их поста, а дальше идти пешком. Спасибо и на этом.

Психбольницы сами по себе были жуткими местами, а ночная тьма придавала им ещё более зловещий колорит. Каким ранее нуждам служило это здание? Выглядело оно словно особняк знатных вельмож-плантаторов восемнадцатого века, только в разы больше и масштабнее. Широкие прямоугольные окна были полностью зарешечены, все до единого. Света в окнах не было. Мне показалось или у одного окна на третьем этаже стоит женщина? Я присмотрелся. Действительно, она стояла у окна, длинные черные волосы, белая рубашка в пол, худые стройные ноги, женщина стояла прямо и ровно, не двигаясь. Она неотрывно смотрела меня, провожая идущего взглядом. Мне бы, может, и стало слегка жутковато, но сейчас я был окружён другими заботами. Я прошёл через красивый сад, деревья в котором были подстрижены в различные фигуры и встал у двойных створок на входе в здание. Открыл.

– Я хочу поговорить с дежурным врачом, – так я пояснил свой поздний визит пожилой женщине в приёмной.

– Доктор Хилл дежурит сегодня. Скажите, пожалуйста, своё имя, я вас запишу.

– Нет-нет, это лишнее. Он знает меня, я не по медицинским делам.

Коридор приёмной пустовал, никаких людей кроме крепкого на вид медбрата, сидевшего на стуле, вернее – дремавшего на нём, не было. Я прошёл к кабинету, над которым висела табличка «Дежурный врач» и зашёл.

В таких делах не следовало идти к начальству. Руководители всегда являлись более ответственными, чем сотрудники низшего звена и понимали всю полноту последствий своих действий. Они долго шли к своему шефскому креслу, и боялись его терять. Потому они очень редко соглашались идти на уступки, а если такое и случалось, то заламывали космическую цену, которая не стоила уплаченного за них дела.

Вопросы нужно было решать с теми, кто мог решить их напрямую. Всё равно начальник после взятки поручит исполнить действия своим подчиненным, так почему бы не направиться сразу к ним?

За столом сидел чернокожий мужчина лет пятидесяти. Высокий рост, широкоплечий. В белом халате с короткими рукавами. Крепкие руки. Я думаю, такой мог с одинаковым успехом как лечить, так и утихомиривать больных.

– Могу ли я вам чем-то помочь? – спросил он низким басом.

– Да, разумеется, – кивнул я и закрыл за собой дверь. Пройдя к врачу, я сел на стул перед ним, – как раз вы мне и нужны, доктор Хилл.

– Я вас слушаю, – он вытянул руки и скрестил пальцы.

– Мне очень необходима информация, которой располагает один человек, и оттого, что он скажет, будет зависеть очень многое для меня. Моя личная безопасность, понимаете? Я ищу Стива Макмарена.

Доктор Хилл поджал губы и вздохнул:

– Я не знаю такого. Да если бы и знал, я не имею права пропускать посетителей к нему. Кого бы то ни было. Будь то жена, которая родит от него сына через пять минут, умирающий первый школьный учитель, кузен, мать родная или даже сам апостол Павел, явившейся лично, чтобы забрать его душу на небеса.

Я не услышал ничего такого, чего не ожидал бы. Молча, я взял его руку и вложил туда купюру в сто долларов. Взглянув в свою ладонь, он сделал выражение лица, будто только что вспомнил нечто очень важное: