Леонид Дюк - Теория поля

Димоня что-то бормотал во сне. Георгий крепко держал его за плечи, но сразу от шеи начиналось одеяло, скрывающее все остальное.

– Лех, смотри, Жорик несет говорящую голову!

Леха посмотрел на руки Жоры. Иллюзия выходила совершенно полной. Леха и Арсений начали дружно ржать.

– Не смешите меня, враги, я и так его еле держу! – Жорик согнулся от смеха, и у него упало полотенце.

– Леха, смотри, что это за хрень теперь болтается над говорящей головой!

– Самый что ни на есть хрен и есть!

– Пацаны, кончайте! – вопил Жорик, буквально заходясь в приступе смеха. – Я не могу больше держать! Сами вы оба-два он и есть! Отвалите от моего хрена!

– А ты прекращай долбить им Димоне по лбу! Думаешь, это его разбудит?

– Это его в лучшем случае возбу́дит. Да и то я сомневаюсь.

С горем пополам процессия добралась до душа. Диму поставили на ноги. Он открыл глаза, инстинктивно продолжая двумя руками прижимать одеяло к груди. Трое голых друзей стояли вокруг. Адекватности во взгляде Димони не наблюдалось.

– Будет нехорошо, если одеяло промокнет, – подумал вслух Арсений. – Лех, отбирай его, Жор, включай воду!

Козырев мягко подталкивал Диму в сторону душа. Линерштейн пытался отобрать одеяло, Коломинский открывал воду. Зацепин одной рукой судорожно вцепился в последний предмет, все еще связывающий его с теплой, уютной кроватью, другой пытался закрыть воду, отчего она текла то очень горячая, то совершенно холодная в зависимости от того, какой кран в этот момент крутил Жорик. Димоня в тупой прострации вращал оставшийся. Смех и шум разбудил бригадиров. Бригадирами, как правило, назначались аспиранты или студенты старших курсов. Их, конечно, никто не боялся, но все же… В дверном проеме душевой появилось два заспанных силуэта.

– Чего это вы тут делаете? – задал логичный вопрос Серега Преображенский, которого друзья за глаза называли Преобрамужским.

– Да вот Димоня напился, собрался постирать одеяло. Мы ему не даем.

Со стороны все именно так и выглядело: Дима стоит наполовину в душевой кабинке, крутит кран, тащит на себя одеяло. Остальные тоже усердно вращают вентиль, и одеяло у него заботливо отбирают.

– Димоня, напился – иди спать! Нечего устраивать дебоши. Завтра всем на работу! – пробормотали дежурную фразу бригадиры и с чувством исполненного долга удалились.

Друзья отпустили Димоню на волю, все еще корчась в приступах смеха. Закрыли воду, в очередной раз замотались полотенцами. Вернулись в комнату: Зацепин отсутствовал. Почему-то сей грустный факт их нимало не смутил. Арсений с криком «Всегда мечтал это сделать!» скинул мешавшее полотенце, заскочил на кровать Димони и принялся увлеченно прыгать на сетке.

– Ура! – прокричал Жорик и присоединился к товарищу. Взлеты и приземления голых мужских тел со стороны выглядели невероятно потешно, но праздник продолжался недолго. Кровать сказала «Кррххххы!» и погнулась. Пришлось в срочном порядке маскировать повреждение матрацами и простыней.

В дверях появился Димоня с одеялом в руках. Оказалось, что даже инцидент в душе не помог разбудить его окончательно. Друзья лишь слегка толкнули его в направлении комнаты, то есть по коридору, а он, оказывается, дверь свою не заметил и отправился дальше прямо по курсу. И только жесткий контакт с кирпичной стеной в противоположном конце этажа наконец-то полностью вытащил его из царства Морфея.

Добравшись до своих и радуясь завершению внезапных ночных приключений, Димоня хотел было продолжить свой сладкий сон, прерванный столь бесцеремонным образом. Но привычная кровать теперь почему-то казалась неудобной. Он долго ворочался, пытаясь найти более-менее приемлемую позу. Отчаявшись, раздраженно откинул матрас. Глаза его округлились, а раздражение сменилось крайним удивлением:

– Мужики, вы, что, блин, тридцатку погнули?!

Комнату сотряс новый взрыв хохота.

Проблема же решилась быстро: очень кстати пришлась разобранная и предусмотрительно спрятанная пятая кровать.

Когда Арсению исполнилось двенадцать, Евгений Михайлович впервые представил его своему собственному духовному наставнику. Они явились вдвоем в необычную, сказочную квартиру. Все в ней, от интерьера до запаха, было подчинено главному: той идее, носителем которой и являлся ее уважаемый хозяин.

Муса Бурхан, а именно так и звали почтенного йогина, внешне ужасно походил на настоящего, коренного индуса. Маленького росточка, смуглый, сморщенный старичок имел характерную азиатскую внешность, а желтовато-коричневый цвет кожи красноречиво указывал на то, что предки его когда-то с полным на то правом обитали по ту сторону от реки Инд. Он, несомненно, пребывал на этом свете дольше Малахова, хотя однозначно определить возраст старичка не представлялось возможным.

Где и когда профессор познакомился с этим необычным человеком, что послужило отправной точкой их многолетней и тесной дружбы, для Козырева так и осталось загадкой. Оба мужчины не любили распространяться на эту тему. Но характер их взаимоотношений сильно отличался от привычных Арсению российских, да и вообще европейских устоев. Бурхан не был ученым, никогда не занимал сколь-нибудь значимой должности, жил скромно, не гнался за деньгами и не искал полезных связей. Однако Евгений Михайлович, уже тогда имевший широкую известность во всем научном мире, всегда относился к своему учителю с необычайным почтением и даже, пожалуй, с некоторым благоговением. Он старательно пытался, но никак не мог доступными светскими средствами выразить всю степень своего уважения, и недостаток оного пытался компенсировать как умел. Впрочем, самому старцу, казалось, до всей этой суеты не было никакого дела.

Входная дверь оказалась незапертой. Восхищенно озираясь по сторонам, с открытым от изумления ртом, Арсений медленно и осторожно перемещался по невиданной доселе квартире. В обволакивающем мягком полумраке из самых неожиданных мест взирали на него странные лики многоруких существ. Пышный ковер полностью скрадывал звук шагов. Тут и там тлели длинные палочки наподобие бенгальских свечей, только вместо россыпи ярких искр от них медленно поднимались тоненькие прямые струйки благородного дыма. Сам йогин величественно восседал прямо на полу в позе лотоса, скрестив перед собой руки и ноги. Одетый в традиционные широкие индийские одежды, он будто бы явился сюда из другого мира. Вокруг шеи и груди пожилого мужчины был обмотан желтый шнурок, толщиной чуть меньше мизинца.

– А вы в самом деле из самой Индии? – сбивчиво спросил ошалевший Арсений, даже забыв поздороваться, – слишком уж непривычной оказалась окружавшая его атмосфера.

– Намасте, Джи! – медленно и четко произнес Муса, сложив ладони вместе напротив груди, чем поверг опешившего подростка в полное недоумение, почти что в панику. Но, улыбнувшись, он тут же повторил на чистом русском языке без малейшего акцента. – Приветствую тебя, уважаемый, и благодарю за то, что посетил мое скромное жилище. Нет, я не из Индии, я родился в Таджикистане, но ты прав, во мне течет много индийской крови.