Грег Бир - Эон

Ольми, слушавший с первого ряда кресел, кивнул только один раз. Позади него во втором ряду, переплетя пальцы, сидел с бесстрастным лицом Олиганд Толлер, адвокат и представитель президента на этом заседании.

– Вернемся домой, – повторил Лэньер. – Ваши предки нуждаются в вас.

Плетнев резко выдохнул воздух, вонзив топор в пень, и вытер раскрасневшееся лицо куском полотенца. В нескольких метрах от него лежала груда бревен, предназначенных для строительства хижины. Кроме того, Плетнев сделал лоток для смешивания глины, чтобы заделать щели между бревнами, и расчистил участок леса возле берега.

Рядом с ним стояли Гарабедян и Анненковский, скрестив руки на груди и мрачно уставившись в землю.

– Вы хотите сказать, – начал Плетнев, снова резко выдохнув, – он настолько изменился, что мы больше не можем ему доверять?

– Он не сосредоточен на руководстве, – сказал Анненковский, – и удерживает нас.

– Удерживает вас от чего?

– Во-первых, он относится к последователям Велигорского так, словно это просто искренне заблуждающиеся дети, а не опасные подрывные элементы.

– Что ж, возможно, это разумно. Нас здесь слишком мало, чтобы заниматься чистками.

– Это не единственная проблема, – продолжал Анненковский. – Он часто уходит из комплекса, добирается на поезде или на машине до библиотеки, и просто сидит там с озадаченным видом. Мы думаем, что он несколько повредился в уме.

Плетнев посмотрел на Гарабедяна.

– Что вы по этому поводу думаете, товарищ майор?

– Это не тот человек, что был прежде, – сказал Виктор. – Он сам согласен с этим и продолжает утверждать, что он умер, а потом воскрес. Это как-то… странно.

– И, тем не менее, это генерал Павел Мирский?

– Зачем спрашивать об этом? Спросите, хороший ли он командир, – парировал Анненковский. – Любой из нас справился бы лучше.

– Он вел переговоры с американцами… они прошли неудачно? – поинтересовался Плетнев.

– Нет, – сказал Гарабедян. – Вполне гладко.

– Тогда я не понимаю, что вам не нравится. Мирский придет в норму. Он перенес травму, причем, весьма загадочную. Не следовало думать, что это никак его не изменит.

Анненковский нахмурился и покачал головой.

– Я не согласен с тем, что он успешно провел переговоры. Он пошел на многие уступки, которых не следовало делать.

– Но, вместе с тем, он добился уступок, весьма полезных для нас, – сказал Плетнев. – Я знаю. Благодаря достигнутым соглашениям мы, возможно, скоро сможем перебраться в города.

– Он не в своем уме! – гневно возразил Анненковский. – Все говорит о том, что он не тот человек – у него нет… манер, обязательных для командующего, генерала!

Плетнев посмотрел на двух майоров, а затем, прищурившись, перевел взгляд на плазменную трубку.

– Что могли бы сделать для нас Велигорский, Языков и Белозерский? Ничего. Могло бы быть еще хуже. Более чем вероятно, что они просто убили бы нас, всех троих. Я хочу сказать, не стоит менять знакомого дьявола на неизвестного. Мирский – дьявол вполне умеренный.

– Он ягненок, а не дьявол, – с сомнением сказал Гарабедян. – Я считаю его своим другом, но… Плетнев вопросительно поднял бровь. – Но сейчас, в критический момент, я не знаю, как он себя поведет.

– Думаю, все кризисы уже позади, – заметил Плетнев. – Теперь забудьте об этом разговоре. Идите. Не раскачивайте лодку. Дайте мне спокойно достроить хижину.

Гарабедян кивнул, сунул руки в карманы и повернулся. Анненковский на мгновение задержался, глядя, как Плетнев делает зарубку на бревне.

– Мы думали о том, чтобы сделать вас нашим командиром, – спокойно сказал Анненковский. – Мы не собираемся причинять какой-либо вред генералу Мирскому.

– Я не согласен, – не оборачиваясь, бросил Плетнев.

– Что если он окончательно свихнется?

– Не свихнется.

– Где вы? – в десятый раз крикнул Мирский.

Он стоял посреди библиотечного зала, среди кресел и информационных терминалов, подняв вверх кулаки. Лицо его было красным и потным, а горло сжимали гнев и отчаяние.

– Вы мертвы, так же как и я? Они казнили вас?

Ответа не было.

– Вы убили меня!

Он стиснул зубы, изо всех сил стараясь восстановить дыхание. Он знал, что если попытается сказать что-либо еще, слова превратятся в нечленораздельные обрывки. Слабый сигнал в мозгу, короткое, поясняющее предупреждение: «Сейчас вы используете материал, несвойственный вашей личности», – почти довело его до предела. Очень многое из того, о чем он думал и что делал, характеризовалось этим сообщением. Он тщательно исследовал эту область – лежа ночью в своем гамаке, стараясь заснуть и понимая, что он не нуждается в сне.

У него появилось ощущение, что большая часть того, что он помнил, являлось лишь логической реконструкцией. Вся левая сторона его тела казалась свежей и новой, имела, так сказать, другой запах. Он понимал, что новым было не тело, а соответствующая часть мозга.

В первые несколько дней Мирскому казалось, что все идет хорошо. Он считал, что сможет привыкнуть к положению воскресшего Лазаря; он заставлял себя относиться к этому как к шутке, считая, что воскрес из мертвых, дабы мягко дискредитировать заявление Погодина о том, что Велигорский вышиб Мирскому мозги. Но шутка не сработала.

Солдатам библиотека казалась столь же плотно закрытой и угнетающей, как могила. А что можно найти в могиле?..

Шутка превратилась в мрачную оценку реальности. Никто теперь не воспринимал всерьез его руководство. Он был призраком; не полковником, только что получившим повышение и внезапно ставшим генерал-лейтенантом, а странным пришельцем из глубин города третьей камеры.

Суеверие, невероятно развитое среди военных.

После недели бесплодных попыток вновь стать таким, как в прошлом, он вернулся в библиотеку. До этого он боялся приходить сюда, опасаясь, что его могут встретить три замполита и снова расстрелять.

Суеверие.

Он ждал, пока те, кто был внутри, уйдут – сначала китайцы, мужчина и женщина, а потом единственный русский, ефрейтор Родженский. Лишь когда библиотека опустела, он зашел в нее.

И кричал до хрипоты.

Он сел в кресло, нашаривая пульт информационного терминала, подняв и снова уронив крышку. Наконец, он вставил пальцы в пять углублений.

– Законы! – потребовал Мирский. – Законы покинутого города!

Библиотека задала несколько вопросов, сужая поиск до разумных пределов.

– Убийство!.

Материал был обширным и подробным. Убийство было преступлением, наказывавшимся психологической оценкой и перестройкой личности, если это требовалось.

– Что если некому исполнить наказание?

«Это не наказание, – ответил голос автомата, – это искупление вины, исправление недостатков, возвращение в общество».