Александр Чуманов - Ветер северо-южный, от слабого до уверенного

А в больничном коридоре уже слышался людской гул. Наступление всеобщей погибели откладывалось на неопределенное время, и людям хотелось есть, не столько есть, сколько общаться с себе подобными на краю беспросветной вечности.

Наши друзья тоже вышли в коридор, даже и Веня вышел, хотя был он страшен и омерзителен лицом, так что с непривычки можно было не только испугаться, увидев его гноящиеся коросты, но и надолго потерять аппетит.

А в коридоре, оказывается, уже намечалось нечто вроде общего собрания, там уже командовал главный врач больницы Фаддей Абдуразякович Мукрулло. По-видимому, он тоже пережил тяжкий шок и еще не вполне оправился от него. Лицо его было все еще растерянным, и казалось, что он проявляет эту повышенную активность не столько затем, чтобы утешить народ, сколько затем, чтобы утешить себя. Все-таки в неизбежность надвигающейся погибели не верится до самого конца, и это хорошо.

Но ничего бы он, конечно, не смог сделать один, если бы наши люди сами во всяких чрезвычайных обстоятельствах не стремились к единству, не пытались отвлечься и зарядиться моральной энергией на каком-нибудь массовом мероприятии.

А что мог сказать Фаддей Абдуразякович людям кроме того, что они и сами знали, видели в окне? Ничего не мог. В его кабинете стоял лишь неисправный цветной телевизор, все некогда было его отремонтировать, а радио, в сравнении с телевизором прибора устаревшего, не имелось совсем. Если не считать рации для связи с каретами "скорой помощи", возможности которой были строго ограниченными.

Вот Мукрулло и изложил то, что ни для кого не содержало секрета, хотя его выслушали внимательно, а потом предложил собравшимся высказывать свои соображения.

И тут наш Владлен Сергеевич завладел вниманием благодарной аудитории, может быть, последний раз в жизни. Он мог бы, пользуясь монополией на владение информацией из большого мира, вообще захватить инициативу, но он не сделал этого, вовремя остановился, вспомнив, что ему эта запоздалая популярность в любом случае ни к чему. А прямо-таки руки чесались и язык.

Он изложил чрезвычайное сообщение, не упустив ничего, в том числе и того, что относилось к нему лично, решив, что люди сами разберутся, кто повинен в случившемся.

Возможно, Самосейкин ошибался. Возможно, в приступе отчаяния люди поверили бы словам товарища Б. и тогда... Кто знает, на что способен отчаявшийся человек!

Но главными словами в сообщении были все-таки слова про "Штаб по спасению". Весть о том, что создан самый необходимый Штаб, что в него вошли лучшие умы прогрессивного человечества (а непрогрессивного - не вошли), внушила нашим невольным путешественникам сплошной оптимизм, который, как известно, бывает тем сильней, чем сильнее опасность.

Очень многие вообще сразу перестали думать о смерти, стали относиться к случившемуся как к великой удаче, к приключению, которое выпадает раз в тысячу лет одному из тысячи. Хотя никто, понятно, не представлял, как это можно сделать технически, то есть как провести спасательную операцию в столь необычных условиях. Никто не представлял, а потому и думать об этом решительно не хотелось. Ведь какие имена были названы в чрезвычайном сообщении, какие имена!

А Владлен Сергеевич, пересказав услышанный по радио текст, торжественно передал приемник Фаддею Абдуразяковичу, давая понять всем, кого он лично считает тут главным и кого советует слушаться всем. Вот как здорово изменился Самосейкин на краю жизни! Так ведь и события в последнее время случились немалые! Уход на пенсию. Страшный сон. Госпитализация. И наконец, полет на таком небывалом воздушном лайнере. Хоть кто изменится неузнаваемо.

Думается, главврач оценил благородство бывшего общественного деятеля. Недаром, когда стали на этом летучем в буквальном смысле собрании выбирать свой местный штаб по содействию тому, главному спасательному Штабу, Мукрулло высказал настоятельное пожелание, просьбу к избирателям, чтобы они избрали товарища Самосейкина его первым заместителем, "главным мудрецом", как он выразился, "ведущим комиссаром" перелетной райбольницы.

И, конечно, просьба была бы с энтузиазмом выполнена, если бы "главный мудрец" не заявил решительный самоотвод, ссылаясь на преклонный возраст и расшатанное здоровье.

В этой атмосфере абсолютной демократии даже самые недоверчивые поверили, что все у них обойдется наилучшим образом. Только дядя Эраст продолжал молча обижаться на судьбу. Он ведь был вообще ни в чем не виноват, поскольку, в отличие от всех остальных, ничем не болел и попал в больницу исключительно из-за своей дурацкой старческой причуды. Теперь он это сознавал, и было ему очень-очень обидно. Он давал сам себе страшную клятву, что, если удастся уцелеть, никогда, до самой смерти не обращаться больше к докторам. "Бог с ними!" - думал покаянно наш бедный дядя Эраст. Но молча, повторяю, и с достоинством.

Потом собрание решило и другие неотложные вопросы. Никто не мог знать заранее, сколько продлится этот полет, никто не мог быть уверенным в каком бы то ни было снабжении необходимыми вещами извне, поэтому сразу же приняли решение об обобществлении оказавшейся в частных руках провизии, что, конечно, не всех привело в восторг, но у всех до одного нашло понимание, как необходимая мера.

Специальная комиссия сразу же и занялась этим обобществлением, сразу пошла делать досмотр тумбочек и холодильников, конфискацию излишков.

Еще провели строгую ревизию столовской кладовой, установили нормы потребления, оказалось, что при скромных пайках можно будет продержаться недели две. И эти две недели были признаны достаточным для спасения сроком, потому что если бы их признать недостаточными, то пришлось бы еще ужесточить нормы, а делать это не хотелось.

Еще одна комиссия занялась ревизией кладовки сестры-хозяйки на предмет учета теплых вещей. Высота полета, по некоторым наблюдениям, продолжала нарастать, кроме того, все коммуникации, естественно, не действовали. А на дворе стояла осень, так что предстояло пережить если и не стужу, то просто пониженную температуру воздуха. Хорошо, что байковых одеял, а также халатов и пижам оказалось в наличии довольно много, на каждого участника полета приходилось по три-четыре комплекта.

Само собой, не забыли строго учесть весь имеющийся в наличии кислород в баллонах, спирт в сейфе у Фаддея Абдуразяковича, лекарства, особенно наркотики.

И третья комиссия, составившаяся из наиболее крепких, а также нравственно и политически зрелых больных занялась наведением и поддержанием на должном уровне общественного порядка. Даже не просто порядка, но дисциплины.

Комиссия назначила командиров в палатах, их заместителей по политчасти.