Георгий Гуревич - В зените [Приглашение в зенит]

4) Установлено, что, выйдя из гостиницы, К. закупал йод в количествах, опасных для здоровья, при этом осведомлялся о размерах ядовитой дозы.

5) Установлено, что после этого гр. К. ехал на трамвае до загородного парка и вёл себя странно: сам с собой разговаривал, громко заявил: “Я решусь!” И при этом рассматривал бутылочки с йодом.

6) Установлено далее, что, доехав до кольца, гр. К. удалился в сторону парка, безлюдного в это время года.

Другие выходы из парка к железнодорожным станциям или на автомагистрали отсутствуют. Прохождение через парк для отъезда в другой населённый пункт нецелесообразно.

Все это приводит к наибольшей вероятности версии самоубийства.

Примечание.

Тело исчезнувшего в парке не обнаружено. Но поскольку низины парка были затоплены во время наводнения 4 ноября с. г., а в дальнейшем схлынувшая вода унесла в залив ряд временных летних строений и даже древесные насаждения, тело исчезнувшего, если таковое находилось в парке, должно было оказаться вынесенным в залив.

Все факты, известные следователю, изложены. Читатель может сделать вывод самостоятельно.

Сделали? А теперь сверьте догадку с рассказом самого исчезнувшего.

Тр-р-р!

Телефонный звонок.

Пронзительный, напористый, требовательный, тревожный. Тр-р-р! Сними же трубку, по-хорошему просят.

В прежние времена неожиданность входила в жизнь стуком, набатом, заревом, цокотом копыт, лаем собак, криками, выстрелами. У нас все приключения начинаются с телефонного звонка.

Но я не хочу приключений сегодня. Лежу на кровати, свесив руку, лежу усталый и беззащитный, жду-жду-жду, когда же уймётся этот ненужный звонок.

Ну кто позвонит мне сюда, в гостиницу? Ошибка, наверное, как вчера в шесть утра. “Внимание, с вами будет говорить Баку. Арсэн, Арсэн, слышишь меня, Арсэн? Я послала орэхи самолётом, встречай самолёт с орэхами…”

Да не Арсэн я, пропади ты пропадом, торговка! Где твой Арсэн? Откуда я знаю? В милиции, надеюсь.

Ненавижу гостиницы. Что-то есть противоестественное в комнате, которая сдаётся всем подряд. Что-то неправильное в этой, пропахшей табачным пеплом мужской неуютности, в бездушной рациональности, когда на письменном столе не лежат блузки, а под подушкой нельзя найти взвод солдатиков в засаде. Мне душно в этой пустоте. Я хочу домой, в мир разбросанных блузок и штампованных солдатиков, в милый перевёрнутый мир, где одеяло — поле боя, а папка с рукописью — подставка для утюга.

Разве я жалуюсь на семью? Жаловаться на близких неделикатно — это признак пошлой бесхарактерности. Наоборот, восторгаюсь. Хотя восхищаться близкими тоже не принято — это признак пошлой сентиментальности. Нет, правда, у меня прекрасная жена. Она — единственный в мире человек, который делает нужное раньше приятного и третьестепенное раньше главного. Сын — тот в другом роде. Мы никак не можем его убедить, что сначала надо переписать дневник, подравнивая буквы с одинаковым наклоном, а потом уже идти в кино. Лично я не могу убедить, потому что сам не убеждён. Может быть, ему кино полезнее, чем чистописание.

Звонит неугомонный.

По существу, не надо бы валяться в номере. Сегодня последний день в Ленинграде, и не грешно бы сходить в Эрмитаж, повосторгаться тициановой Магдалиной с распухшими от слез губами и нежными красками Рафаэля. Но не пошёл. Не люблю восторгаться там, где положено восторгаться. По-моему, Рафаэль слащав. Вот такое у меня мнение. Собственное!

Да, вы угадали, я зол, я устал и разочарован, я высосан и измочален. Боком мне вышла эта поездка в Ленинград. Боком!

А началось так мило: “Уважаемый имярек, ваша последняя книга вызвала всеобщий интерес. Многие читатели хотят высказать своё мнение. Мы были бы очень обязаны, если бы вы смогли приехать, чтобы лично принять участие в симпозиуме, посвящённом…”

Это очень лестно, если “книга вызывает всеобщий интерес”. Я крайне сожалел, что не могу взять с собой всех родных и знакомых, чтобы они своими ушами услышали, какой я умный. А кто у меня в Ленинграде? Дятел только? Надо будет обязательно позвонить, пригласить его на симпозиум.

Дятел, как вы догадываетесь, прозвище, а не фамилия Так окрестили мы, непочтительные восьмиклассники, нашего учителя географии. Нос у него был как у дятла, крупный и прямой, колун, а не нос. И короткая шея, убранная в плечи, и характерный жест: выскажется и голову набок, поглядывает иронически. Признаю, поверхностное прозвище. Дятел всё-таки глупая птица, трудно рассуждать, если голову употребляешь как долото. Но вид у него преумный. Долбит-долбит трудолюбиво, что-то выковыривает, рассматривает правым глазом, рассматривает левым, словно оценивает всесторонне. Вот и наш учитель любил расковыривать факты, причины, связи, аналогии, докапываясь до скрытой сути. Вытащит суть и на нас посматривает: каково? проняло ли? шевелятся ли извилины под лохматыми причёсками?

Приятно же этому Дятлу послушать, как симпозиум оценит посаженные им мысли.

Я позвонил ему из гостиницы сразу же, как только вошёл в номер.

— Можно Артемия Семёновича?

Пауза. Покашливание.

— А вы кто будете?

— Я его ученик. Из Москвы.

Опять пауза. Кого-то спрашивают шёпотом. И вслух:

— Артемий Семёнович умер девятого числа.

— Умер! Да не может быть! Ещё не старый совсем. На сколько он был старше меня — лет на восемь? Рядом бьёт шрапнель, впереди уже нет никого. Ни спросить, ни посоветоваться. Своим умом живи.

Ощущения эгоиста? Возможно. Но я же не выдаю себя за образец. Люди — сложные существа, во всех нас доброта сплавлена с эгоизмом. Разве не эгоистично каноническое причитание: “На кого ты меня покинул, родимый?” Покинул меня!

А давно ли он пришёл к нам в класс — молодой, черноволосый, с решительным носом! Пришёл почему-то в середине года — в феврале. До него же преподавала географию Мария Никандровна — пышная дама с буклями, раз и навсегда восхищённая подвигами великих путешественников, почитавшая знаменитостей молитвенно и восторженно и считавшая своим долгом прививать эту восторженность нам — лоботрясам.

Учиться у неё было легко и скучновато. География превратилась в святцы: святой Колумб, святой Кук, святой Амундсен. Отвечая, надо было показать маршрут на глобусе и с пафосом рассказать о заслугах. Мой приятель Дыня (тоже прозвище) держал пари на десять пирожных, что о Колумбе и Куке расскажет одними и теми же словами. И пирожные получил. Пятёрку тоже.

И вот, нарушая это дремотное спокойствие, в класс вторгся Дятел и с ходу прочёл нам лекцию о миграции материков и полюсов. Честное слово, в географию это не входило. Но у Дятла были свои представления о границах предмета, о границах наук вообще. Даже не знаю, что он нам преподавал: геохимию—геологию—геотехнологию—геоэкономику—геореконструкцию — некую “глобалистику”, о которой только сейчас заговаривают. Никандровна описывала нам лик Земли, Дятел — планетарную строительную площадку. Мы все писали у него рефераты-проекты: “Орошение Сахары”, “Отепление Арктики”, “Подводное земледелие”, “Если бы Урал тянулся с запада на восток”. Про осушение Средиземного моря писал я. Не от той ли темы родился мой “Ота-океаноборец”?