Николай Караев - В пределах Африки

– Вас тоже распинают? – спросил дон Густаво.

– Я уже получил свои два гвоздя. Все-таки хорошо, что мы не нарвались на каннибалов…

– Ваша правда.

Покончив с одной ладонью, пигмеи занялись другой.

– Как мы умрем? – спросил дон Густаво, наблюдая за тем, как из его руки сочится всамделишная красная кровь. – От потери крови? От жажды?

– Возможно, я смогу остановить сердце усилием воли – чтобы не мучиться, – сказал Шимура. – Меня научил этому настоятель монастыря Черного Дракона, в свое время побывавший в Индии, жители которой умеют еще и не такое. Что до вас, мой благородный друг, я надеюсь лишь, что ваш Бог будет к вам милостив.

– Самоубийство не подобает честному католику, – твердо сказал дон Густаво. – Если позволите, Шимура-сан, я помолюсь.

Пигмеи тем временем привязали к краям перекладины две веревки. Несколько минут ушло у них на то, чтобы поставить кресты стоймя. Осмотревшись, дон Густаво установил, что казнь совершается на небольшой площади перед сложенной из камней пирамидой, являвшей собой, по всей видимости, языческий храм. Невдалеке висел над землей поразивший воображение графа огненный шар. Висел, как не преминул отметить дон Густаво, безо всякой опоры – и полыхал куда ярче хмурого темного солнца.

Толпа пигмеев зачарованно смотрела на огромных чужаков и ждала то ли их смерти, то ли какого-то чуда.

– Настало время играть в умирашки, – сказал Шимура.

– А нам за это ничего не будет? – спросил Антон. – Мне немножко страшно…

– Конечно, нет. Мы же умрем понарошку.

– Ну тогда – давай.

Шимура закатил глаза, изображая предсмертную муку, и смешно высунул язык. Из уголка его рта вытекла струйка крови. Тело самурая обмякло, голова упала на грудь – словно невидимый кукловод устал держать нити в напряжении.

– Проклятые дикари! – закричал дон Густаво что было мочи. – Небеса отомстят вам за смерть неустрашимого Тоширо Шимуры, потомка древнего самурайского рода, славы и гордости Японской империи! Боже, – обратился он к багровым небесам, – прошу тебя, пощади душу моего друга! Пусть он не знал, как молиться Тебе, но в сердце его, свидетельствую, жила истинная вера! Язычники! – из последних сил обратился граф де Ориноко к толпе пигмеев, что замерли, разинув безобразные рты. – О злокозненное племя! Господь покарает вас, ибо Он отличает праведников от преступников!

Злокозненное племя смотрело уже не на него, а на драгоценную хрустальную сферу, в которую только что ударила невесть откуда взявшаяся молния. Под воинственный рокот небес сфера, утеряв способность парить над земной поверхностью, упала и с оглушительным треском раскололась. Пигмеи в ужасе заверещали.

Из трещины вырвался фонтан пламени, спустя мгновенье превратившийся в огромную огненную птицу. Взмахнув светлыми крылами, птица устремилась ввысь.

Одни туземцы ошарашенно наблюдали за чудесным созданьем, кое превратилось в звезду на дневном небе, а потом и вовсе исчезло из виду; другие, побоязливее, спешно упали ниц и уткнулись лицами в землю. Наиболее храбрые из пигмеев осмелились поднять все три глаза на распятых великанов-чудотворцев. Однако пригвожденные к крестам тела, вне сомнения, не принадлежали уже живым существам. Дон Густаво де Ориноко и его друг, доблестный самурай Тоширо Шимура, были мертвы.

Они не жили примерно минуту сорок секунд – пока оба не досчитали до ста.

Потом первопроходец космических джунглей и герой безбрежной пустоты дон Густаво открыл глаза. Шимура последовал его примеру.

– Улетела, – констатировал самурай. – Красивая, правда?

– Очень красивая. Жаль, что мы не успели ее сфотографировать.

– У нас так и так не было фотоаппарата.

– Даже если бы и был – отобрали бы вместе с оружием. И руки у нас у обоих заняты. И вы позабыли главное: мы были мертвы.

– Кстати об оружии: не забыть бы мне свою катану. А вам – ваши ботфорты.

– Кажется, и то и другое присвоил себе негодный карлик, возомнивший себя главным шаманом этого забытого Всевышним места.

– Думаю, ему недолго осталось наслаждаться своими привилегиями. Поклоняться больше некому.

– В Европе в таких случаях говорят: sic transit gloria mundi!

– Как изрек Конфуций: “Гуляй себе свободно и не забивай голову мыслями о славе…”

Дон Густаво помог Шимуре слезть с креста. Пигмеи отбежали на почтительное расстояние и стали что-то заунывно вопить, потрясая крошечными кулачками.

– О чем они вопят так злобно? – спросил дон Густаво.

Шимура прислушался.

– Они говорят: “Так нечестно! Не считается! Нельзя умирать понарошку!…”

– Хм! – сказал дон Густаво. – А ловить огненных птиц и заключать их в стеклянные шары – честно? О двойная мораль варварских племен!

– И не говорите.

– Пора домой. А то папа будет нервничать.

Шимура заткнул катану за пояс, подмигнул Антону и продекламировал:

– Мне здесь вовсе не одиноко, – возразил Антон.

Они неторопливо зашагали в сторону джунглей. Дон Густаво протянул самураю шоколадный батончик.

– Спасибо, мой друг! – Шимура на ходу поклонился. – Так вот, возвращаясь к нашим баранам. Понимаете, какая штука… Один великий мудрец Востока подметил, что человек при рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти тверд и крепок. Но если стараться избегать твердости и крепости – тогда что?

– Тогда, – рассудительно отвечал дон Густаво, – получается, ты не умрешь.

– Никогда-никогда?

– Ну… наверно. Никогда-никогда. А что гласит по этому поводу бусидо?

– Хм. Надо поразмыслить на досуге…

Стая трехглазых бандерлогов отвлеклась от своих бандерложьих дел и с удивлением воззрилась на самурая и испанского гранда, что бесстрашно прогуливались по джунглям. Самурай остановился, взмахнул мечом и открыл сияющий портал. Помахав руками кому-то в багряном поднебесье, Тоширо Шимура и дон Густаво де Ориноко покинули пределы Африки.