Мария Ушакова - Последние звёзды уничтоженного мира

Ребекка заметила Петра и на секунду остановилась возле входа. Тот, кто был рядом с ней, посмотрел в его сторону и отвёл девушку подальше. Павлов не понял эту реакцию и наблюдал за уходящими людьми, которые бежали от него, как от прокажённого. Обдумав всё, Пётр решил, что не стоит сейчас разбираться в эмоциях Ребекки и просто дать ей возможность привести мысли в порядок. Ведь, если он всё-таки захочет с ней поговорить, то это может оставить отпечаток в её психоэмоциональном состоянии. Чего Павлов совсем не хотел.

Он собирался уходить. За столиком, где сидела подруга Петра, он не следил, поэтому вышел из заведения с полной уверенностью, что оставил Ребекку позади. Погрузившись в свои мысли, мужчина отошёл на несколько метров от входа в кафе, и услышал, как знакомый голос позвал его по имени. Он остановился. Но некоторое время не поворачивался к источнику звука, посчитав, что он доносится из его головы.

– Пётр, – уже тише прозвучал голос за спиной Павлова.

– Я думал, что ты не хочешь меня видеть, – вместо приветствия произнёс Пётр с улыбкой.

– Не совсем так, – девушка медленно подошла к нему, – Не знаю почему, но мне очень тяжело тебя видеть. Да и не только тебя, всех, кто остался. Но я решила, что если встречу кого-то, то обязательно поговорю.

Она не смотрела на него. Вместо её глаз, Пётр видел гематому на лице. Ребекка пыталась выглядеть уверенно, но голос её выдавал. После каждого слова она глотала накопившиеся слёзы. Всё её тело дрожало, но Павлов не до конца понимал от того ли, что она волнуется или от того, что ей было сложно стоять.

– Ребекка. Я рад видеть тебя, – он хотел добавить «живой», но в последний момент промолчал, – И благодарен тебе, что ты решила со мной поговорить.

Девушка посмотрела на собеседника, не поворачивая головы. Она обняла себя руками и еле заметно улыбнулась. Из-за повреждения на лице улыбка продержалась недолго, но этого хватило, чтобы Пётр ответил тем же.

– Ты встречался с кем-нибудь? – видно было, что этот вопрос Ребекка выдавила из себя.

– Да, – кивнул Павлов, – Габриэль в полном порядке. Он остаётся здесь, чтобы доучиться. Лолита пока что, – он тяжело вздохнул, вспомнив в каком она состоянии, – Прикована к кровати, но в сознании.

– Это… хорошо, – Пётр не понял был это вопрос или утверждение, – А… Стефан?

– Он погиб на месте. Его тело забрали родственники, чтобы похоронить на родине.

Ребекка невнятно промычала что-то себе под нос. Пётр боялся, что сказал что-то не то, но… других вариантов и не было! Рано или поздно она сама бы обо всём узнала. Девушка жевала свои губы, как до этого Пётр жевал кусок мяса. Карие глаза превратились в кукольные: без признаков сознания, с маленькими стразами в уголках.

– Ребекка?

– Почему ты нас не остановил? – этот вопрос поставил Петра в тупик, – Ты должен был нас остановить! Если бы ты это сделал, то все остались бы живы! Мы жили бы, как раньше, но твоя тупость всё разрушила! Неужели у тебя не было яиц, чтобы настаивать на своём! Ты должен был остаться с нами тогда!

Она кричала. Размахивала руками. Через её уста сейчас говорило подсознание Петра. Он думал также, когда произошла авария. Когда не было пути назад. Когда не было выбора. В этих разъярённых пылающих глазах он видел себя. Свои терзания. Он ждал, когда это скажет кто-то другой, чтобы убедиться, что он невиновен. Эти обвинения – реакция на беспомощность. Он и Ребекка прекрасно знали, что виноват не он, но продолжали кидать обвинения только потому, что это был единственный козёл отпущения.

– Почему ты нас не остановил?! – взревела Ребекка, давясь слезами, – Ты же знал, чем это закончится! Почему ты молчишь?! Ответь хоть что-то в своё оправдание!

– Эй!

У входа в кафе появился тот самый провожающий Ребекки. Мужчина средних лет. Непримечательный, с седеющими висками. Но как только он подошёл ближе, Пётр понял, что это отец Ребекки. Дочь была неотличимая копия его.

– Чего пристал к ней? – рыкнул мужчина на Петра, – Проваливай, пока твоим родственникам не пришлось искать тебя по помойкам!

Он увёл раскрасневшуюся дочь обратно в здание, оставив Петра снаружи. Внутри психолога заныло. Он не мог понять, что ощущает. Всё перемешалось в одну чёрную слизкую массу без запаха и вкуса, но вызывающую отвращение от вида. Мужчина поплёлся к больнице оставляя позади себя следы из этой самой массы.

День Лолиты состоял из двух чередующихся действий: потребления пищи и сна. Кормили в больнице неплохо. Это не домашняя еда, конечно, но лучше, чем синтетика из пищи быстрого приготовления, которой она иногда грешила в студенческой жизни. И это несмотря на то, что Лолита Босстром придерживалась правильного питания. Когда она стала оставаться дома у Петра, кулинария заиграла новыми красками. Ей никогда особо не нравилось готовить, но для него старалась сделать блюдо, если не ресторанного качества, то хотя бы съедобного.

Мэрит кормила дочь с ложечки. Лолита никогда не могла представить, что такое может случиться. Взрослая женщина кормит своего взрослого ребёнка. Беспомощное состояние. Единственное, что девушка могла делать самостоятельно – крутить головой. И разговаривать. Хотя последнее делать уже не хотелось самой Босстром. С матерью она обменялась парочкой слов относительно её самочувствия. Но что могла ответить Лолита? «Всё отлично. Я просто ничего не чувствую ниже шеи. Не могу самостоятельно есть. Да что там… приходится ходить под себя. А так, просто замечательно!».

Эти мысли мелькали каждую минуту. Каждый раз, когда Лолита вспоминала о своём парализованном теле. Эти мысли висели перед ней, как вывеска о приближающемся празднике. Разноцветные буквы из блестящей бумаги, растянутые на всю стену, гласящие: «Поздравляем! Ты – овощ!». И шарики с конфетти внутри. Ах да, и пиньята в уголке. Специально для неё.

– Спасибо, – Лолита отвернула голову от тарелки с супом, – Я наелась.

Мэрит Босстром опустила тарелку и тяжело вздохнула, расстроенная тем, что дочь так мало ест. Но врач уверил, что аппетит со временем вернётся. Женщина некоторое время молча сидела рядом, не двигаясь, как тень, всматриваясь в бледное лицо Лолиты. Она встала и направилась к двери, чтобы отнести тарелку в столовую, но дверь открылась раньше, чем её рука коснулась ручки.

Пётр, как и Мэрит, застыл на месте. Ни один из них не хотел видеть другого и, чтобы не выяснять отношения при Лолите, они просто кивнули друг другу и разошлись. Павлов смотрел на дверь, когда та была уже закрыта. Он не понимал, что тут делала Мэрит, ведь в последнюю их встречу, они с Кайо буквально «отреклись» от своей дочери, передав её в его руки. Неужели совесть? Или материнский инстинкт?