Брайан Олдисс - Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

Пораженный увиденным, забыв о своем страхе, Грин вышел из-под деревьев, чтобы лучше видеть, и в тот же момент заметил шестнадцать пропавших рыболовов.

Столпившись в кучу, они стояли у самых крайних деревьев, окаймляющих песчаную просеку, прижавшись спинами к скале возле входа в пещеру. Странно, но они выбрали себе убежище под выступом скалы, с которого теперь на их головы сверху лились потоки дождевой воды. С шерстью, облепившей их тела, они казались вдвойне мокрыми и испуганными. При появлении Грина рыболовы испустили крики паники, в страхе хватаясь за свои гениталии.

– Эй, вы, идите-ка сюда! – закричал им Грин, продолжая оглядываться по сторонам в надежде выяснить, куда же девалось морское чудовище.

Стоящие под потоками воды рыболовы были полностью деморализованы; Грин вспомнил их крик ужаса, когда они заметили выбирающееся из воды чудовище. Теперь вид у них был такой, словно они вот-вот пустятся наутек от него, но при этом они топтались на месте и бегали кругами, словно испуганные овцы, издавая полные страха неразборчивые крики. При виде подобной глупости ярость наполнила душу Грина. Он поднял с земли тяжелый камень.

– Быстро идите все сюда, вы, пустоголовые толстопузые! – закричал он. – Быстро, пока чудовище не заметило вас!

– О, ужас! О, господин! Весь мир не любит милых толстопузых! – запричитали рыболовы, натыкаясь друг на друга и поворачивая к нему толстые спины.

Грин со злостью метнул в их сторону камень. Камень точно попал в жирную спину одного из рыболовов, что закончилось плохо. От боли рыболов пронзительно закричал и выскочил на песок просеки, где завертелся волчком, потом бросился бежать прочь от Грина, прямо в пещеру. Подхватив крик своего соплеменника, остальные рыболовы, толкаясь, тоже устремились за ним, прикрывая руками зады.

– Эй, вернитесь! – крикнул им Грин, бросившись следом прямо по глубокому следу морского чудовища. – Не смейте входить в эту пещеру!

Рыболовы не обратили на его предупреждающие крики никакого внимания. Вскрикивая, словно насмерть перепуганные мелкие зверьки, они один за другим исчезали в пещере, где их вопли гулким эхом отражались от стен. Грин бросился за ними следом.

Возле пещеры гнилостный дух чудовища ощущался особенно сильно.

– Не вздумай туда входить и прикажи рыболовам выбираться наружу как можно быстрее, – посоветовал Грину сморчок, тревожный звон которого заполнил собой все его тело.

Со стен и потолка пещеры свисали остроконечные каменные выросты, остриями направленные в сторону глазниц, точно таких же, какими были усыпаны наружные стены горы. Эти глазницы тоже были зрячими; как только рыболовы оказались в пещере, створки-веки глазниц отворились и глаза уставились на них, поворачиваясь один за другим, все больше и больше увеличиваясь в своем числе.

Понимая, что в пещере они оказались в ловушке, рыболовы падали на песок и ползли в сторону Грина, что есть сил причитая и хором вымаливая у него пощаду.

– О, могучий господин-убийца с крепким телом, о господин, преследующий нас и гонящий, зри, как послушно мы бежим к тебе, когда мы видим тебя рядом с собой! Как рады мы тому, что ты одарил нас честью своего господского взгляда. Мы бежим прямо к тебе, хоть наши бедные ноги и не слушаются нас и заплетаются и иной раз посылают нас в неправильном пути, вместо того чтобы сразу счастливо избрать путь верный, ведь это дождь заливает нам глаза.

Внутри пещеры глаза все продолжали открываться и открываться, останавливая свой неподвижный взгляд на рыболовах и Грине. Схватив одного рыболова за шкирку, Грин вытащил его из пещеры и рывком вздернул на ноги; при виде этого остальные затихли, обрадовавшись, что на мгновение их, может быть, пощадят.

– Все слушайте меня, – крикнул Грин, крепко сжав от ярости кулаки. Этих незадачливых существ он теперь ненавидел всей силой своей души, потому что их жалкий вид вызывал в нем только одно презрение. – Я не собираюсь бить вас и тем более убивать, я столько раз уже повторял вам это. Но сейчас вы должны будете все вместе послушно выйти из пещеры. Внутри пещеры таится неизвестная мне опасность. Нужно поскорей выбраться обратно на берег!

– Ты забросаешь нас там камнями…

– Какая разница, что я там с вами сделаю! Делайте так, как я вам говорю. Шевелитесь!

С этими словами он схватил другого рыболова и рывком вышвырнул его из пещеры под дождь.

Сразу же после этого началось то, что после Грин называл миражом.

На стенах пещеры открылось еще несколько глаз, и количество их, видимо, достигло своего критического значения.

Время остановилось. Весь мир обратился в зелень. Рыболов, выбегающий из пещеры, так и застыл на выходе в неудобной позе с одной поднятой ногой и медленно начал наливаться зеленым светом. Пелена дождя позади него тоже налилась зеленью. Все замерло и сделалось зеленым.

Потом мир начал ужиматься. И становиться карликовым. Сжиматься и обращаться в свое миниатюрное подобие. Превращаясь в каплю дождя, вечно падающую из глаза небес на греховную землю. И в мельчайшую песчинку, вечно катящуюся по плоскому стеклу бесконечного времени. И в быстролетный протон, безустанно несущийся по своей привычной крохотной орбите, рассекая сжатый до молекулы космос. Чтобы наконец достигнуть бесконечной малости того, что именуется «ничто»… полное всеми мыслимыми смыслами небытие… обращающееся в самое Бога… становящееся мелким пятнышком на кончике рога или хвоста своего собственного исчадия…

…призывая неисчислимые миллиарды миров, с ревом проносящихся за единую секунду вдоль зеленой цепи событий… или летящих сквозь небывалые волокна несуществующей зеленой материи, дожидающейся в течение многих веков в кунсткамере древностей своего часа, чтобы выйти на свет.

Ведь и он тоже летел, верно? Среди всех этих радующих душу звуков вокруг него (кто их издавал?), из которых теперь состояло бытие, которым был он, а также и что-то иное, что-то иное из другой плоскости памяти, некогда именующееся толстопузым рыболовом. И если это на самом деле был полет, тогда полет этот происходил в невероятной величины зеленом мире исполненном наслаждения, наполненным чем-то иным, отличным от обыкновенного воздуха, протяженность чего измерялась в иных единицах, отличающихся от обычного качества времени. Они летели в пространстве, наполненном светом, и сами испускали от своих тел свет.

И в этом мире они были не одни.

Вместе с ними здесь было все и вся. Жизнь замещала собой время, потому что происходящее можно было назвать именно так; смерть ушла и суть ее исчезла, и часы времени отмерялись тут только током жизненных соков. И пространство и время, и то и другое стало одним…