Роальд Даль - Гурман

-- Оно стоит в моем кабинете на зеленом бюро, -- сказал Майк. -- Мы выбрали именно это место. Хорошее место, где нет сквозняка и ровная температура. Извините меня, я сейчас принесу его.

Мысль о том, что у него есть еще вино, достойное пари, вернула ему веселое расположение духа, и он торопливо вышел из комнаты и вернулся спустя минуту, осторожно неся в обеих руках корзинку для вина, в которой лежала темная бутылка. Этикетки не было видно, так как бутылка была повернута этикеткой вниз.

-- Ну-ка! -- воскликнул он, подходя к столу. -- Как насчет, этого вина, Ричард? Ни за что не отгадаете, что это такое!

Ричард Пратт медленно повернулся и взглянул на Майка, потом перевел взгляд на бутылку, покоившуюся в маленькой плетеной корзинке; выгнув брови и оттопырив влажную нижнюю губу, он принял вид надменный и не очень-то симпатичный.

-- Ни за что не догадаетесь, -- сказал Майк. -- Хоть сто лет думайте.

-- Кларет? -- снисходительно поинтересовался Ричард Пратт.

-- Разумеется.

-- Надо полагать, из какого-нибудь небольшого виноградника.

-- Может, и так, Ричард. А может, и не так.

-- Но речь идет об одном из самых известных годов?

-- Да, за это я ручаюсь.

-- Тогда ответить будет несложно, -- сказал Ричард Пратт, растягивая слова, и вид у него при этом был такой, будто ему чрезвычайно скучно.

Мне, впрочем, это растягивание слов и тоскливый вид, который он напустил на себя, показались несколько странными; зловещая тень мелькнула в его глазах, а во всем его облике появилась какая-то сосредоточенность, отчего мне сделалось не по себе.

-- Задача на сей раз действительно трудная, -- сказал Майк. -- Я даже не буду настаивать на пари.

-- Ну вот еще. Это почему же? -- И снова медленно выгнулись брови, а взгляд его стал холодным и настороженным.

-- Потому что это трудно.

-- Это не очень-то любезно по отношению ко мне.

-- Мой дорогой, -- сказал Майк, -- я с удовольствием с вами поспорю, если вы этого хотите.

-- Назвать это вино не слишком трудно.

-- Значит, вы хотите поспорить?

-- Я вполне к этому готов, -- сказал Ричард Пратт.

-- Хорошо, тогда спорим как обычно. На ящик этого вина.

-- Вы, наверно, думаете, что я не смогу его назвать?

-- По правде говоря, да, при всем моем к вам уважении, -- сказал Майк.

Он делал над собой некоторое усилие, стараясь соблюдать вежливость, а вот Пратт не слишком старался скрыть свое презрение ко всему происходящему. И вместе с тем, как это ни странно, следующий его вопрос, похоже, обнаружил некоторую его заинтересованность:

-- Вы не хотели бы увеличить ставку?

-- Нет, Ричард. Ящик вина -- этого достаточно.

-- Может, поспорим на пятьдесят ящиков?

-- Это было бы просто глупо.

Майк стоял за своим стулом во главе стола, бережно держа эту нелепую плетеную корзинку с бутылкой. Ноздри его, казалось, слегка побелели, и он крепко стиснул губы.

Пратт сидел развалясь на стуле, подняв брови и полузакрыв глаза, а в уголках его рта пряталась усмешка. И снова я увидел или же мне показалось, что увиден, будто тень озабоченности скользнула по его лицу, а во взоре появилась какая-то сосредоточенность, в самих же глазах, прямо в зрачках, мелькнули и затаились искорки.

-- Так, значит, вы не хотите увеличивать ставку?

-- Что до меня, то мне, старина, ровным счетом все равно, -- сказал Майк. -- Готов поспорить на что угодно.

Мы с тремя женщинами молча наблюдали за ними. Жену Майка все это начало раздражать, она сидела с мрачным видом, и я чувствовал, что она вот-вот вмешается. Ростбиф дымился на наших тарелках.

-- Значит, вы готовы поспорить со мной на все что угодно?

-- Я, уже сказал. Я готов поспорить с вами на все, что вам будет угодно, если для вас это так важно.

-- Даже на десять тысяч фунтов?

-- Разумеется, если вы именно этого хотите. -- Теперь Майк был спокоен. Он отлично знал, что может согласиться па любую сумму, которую вздумается назвать Пратту.

-- Так вы говорите, я могу назначить ставку?, -- Именно это я и сказал.

Наступило молчание, во время которого Пратт медленно обвел глазами всех сидящих за столом, посмотрев по очереди сначала на меня, потом на трех женщин. Казалось, он хочет напомнить нам, что мы являемся свидетелями этого соглашения.

-- Майк! -- сказала миссис Скофилд. -- Майк, давайте прекратим- эти глупости и поедим. Мясо остывает.

-- Но это вовсе не глупости, -- ровным голосом произнес Пратт. -Просто мы решили немного поспорить.

Я обратил внимание на то, что служанка, стоявшая поодаль с блюдом овощей, не решается подойти к столу.

-- Что ж, хорошо, -- сказал Пратт. -- Я скажу, на что я хотел бы с вами поспорить.

-- Тогда говорите, -- довольно бесстрашно произнес Майк. -- Мне все равно, что вам придет в голову.

Пратт кивнул, и снова улыбочка раздвинула уголки ото рта, а затем медленно, очень медленно, не спуская с Майка глаз, он сказал:

-- Я хочу, чтобы вы отдали за меня вашу дочь. Луиза Скофилд вскочила на ноги.

-- Эй! -- вскричала она. -- Ну уж нет! Это уже не смешно. Послушай, папа, это совсем не смешно.

-- Успокойся, дорогая, -- сказала ее мать. -- Они всего лишь шутят.

-- Я не шучу, -- сказал Ричард Пратт.

-- Глупо все это как-то, -- сказал Майк. Он снова был выбит из колеи.

-- Вы же сказали, что готовы спорить на что угодно.

-- Я имел в виду деньги.

-- Но вы не сказали -- деньги.

-- Все равно, именно это я имел в виду.

-- Тогда жаль, что вы этого прямо не сказали. Однако если вы хотите взять назад свое предложение...

-- Вопрос, старина, не в том, чтобы брать или не брать назад свое предложение. Да к тому же пари не получается, потому что вы не можете выставить ничего равноценного. Ведь в случае проигрыша вы не выдадите за меня свою дочь -- у вас ее нет. А если бы и была, я бы не захотел жениться на ней.

-- Рада слышать это, дорогой, -- сказала его жена.

-- Я поставлю все что хотите, -- заявил Пратт. -- Мой дом, например. Как насчет моего дома?

-- Какого? -- спросил Майк, снова обращая все в шутку.

-- Загородного.

-- А почему бы и другой не прибавить?

-- Хорошо. Если угодно, ставлю оба своих дома. Тут я увидел, что Майк задумался. Он подошел к столу и осторожно поставил на него корзинку с бутылкой. Потом отодвинул солонку в одну сторону, перечницу -- в другую, взял в руки нож, - с минуту задумчиво рассматривал лезвие, затем положил его. Его дочь тоже увидела, что им овладела нерешительность.

---- Папа! -- воскликнула она. -- Это же нелепо! Это так глупо, что словами не передать. Я не хочу, чтобы на меня спорили.

-- Ты совершенно права, дорогая, -- сказала ее мать. -- Немедленно это прекрати, Майк, сядь и поешь.

Майк не обращал на нее внимания. Он посмотрел на свою дочь и улыбнулся -- улыбнулся медленно, по-отечески, покровительственно. Однако в глазах его вдруг загорелись торжествующие искорки.