Виталий Сертаков - Рудимент

Я вертел листочек так и эдак, не испытывая никаких угнетающих моментов и тревожных предчувствий. Честно говоря, я даже не понимал, где низ, где верх. Барков сказал, что прятал листок почти три года и только два раза в него заглянул. На него это действовало, и Влад боялся… На стене заброшенного дома, с которого прыгнул омский подросток, красовался тот же узор. Я увеличил изображение, но снимали небрежно, и должной четкости я так и не добился. Нежилые подъезды и серая стенка метра три высотой, снизу доверху раскрашенная граффити. Своеобразное место тусовки местных подростков, как я понял из других заметок. Вполне возможно, что туда, во дворик, могли захаживать и девчонки, что кинулись с моста.

Я едва дождался следующего вечера, чисто механически отбарабанил вмененные задачи, чтобы поскорее вернуться к поиску. На одном из порталов, посвященных молодежной субкультуре, я натолкнулся на заметки, посвященные Красноярскому рок-фестивалю. Прорва народу, дикарские прически и наряды, способные устрашить пришельцев из дальних галактик. К фотографу тянулись распаренные рожи, блестящие глаза со зрачками, похожими на дула пистолетов, ладони, растопыренные в непристойных жестах… Сцепленные руки в обрезанных перчатках, руки, поднятые над головой, руки с гитарами, руки с бутылками…

Фестиваль проходил на нескольких площадках, в том числе на ровном поле, среди быстросборных трибун. Скорее всего, я видел кусок стадиона средней паршивости, где даже не построили трибун для зрителей. Зато вдоль дальнего края поля, где кучками, поодиночке и целыми толпами, сидела, лежала и отплясывала молодежь, тянулась бледно-розовая стена, сплошь покрытая граффити.

В том числе закорючками Руди.

Это оказалось не так уж сложно организовать, чтобы добиться от него авторской работы. Никто из персонала не принесет для Роби карандаш и бумагу, но меня-то об этом не предупредили. Так что, взятки гладки. Дэвида, и правда, очень жаль. Мы с ним всегда останавливались поболтать, если случайно встречались, и я положить хотел на дисциплинарные взыскания Сикорски. Я же видел, что парню смертельно скучно возиться с малолетним Босхом, или кем он там себя возомнил. И все он делал правильно, собирал листочки и отдавал не глядя.

Я еще тогда озадачился: а кто же их рассматривает, если это чревато неведомыми опасностями? Я спросил Дэвида.

— Не может быть, — сказал я, — что ты каждый день с ним возишься и не заглянул через плечо. Разве тебе не интересно?

— Когда как, — уклончиво ответил черный санитар. Видно, не хотел меня обидеть молчанием, но секретность тоже надеялся соблюсти. — По разному, Питер. Мое дело — подобрать за ним и отдать доктору. А что до моего личного мнения, так сплошные палочки, лесенки. Галиматья всякая.

— Значит, ничего страшного? — усомнился я.

— Послушай, Питер, — разоткровенничался Дэвид. — Самое страшное случилось, когда малыш чуть не сожрал кисточку. А остальное можно пережить…

— А куда их уносят?

— Рисунки? Да выкидывают наверняка. У Сикорски имеется специальный агрегат для измельчения бумаги, вот туда и отправляют.

— Тогда зачем же он рисует?

— А малыш не может иначе. Вот тебе необходимо загружать разум всякой научной суетой, а он скиснет, если не будет рисовать…

Мы посмеялись и разошлись. Я не поверил ни единому слову.

Так что, еще при Дэвиде, я захватил в парк фломастеры и бумагу, сунул между книжных страниц. В парке тоже висят камеры, но не везде. Я достаточно точно представляю расположение средств слежения, и для этого не нужно родиться Зорким Карабином. Просто с некоторых пор я заказывал в дополнение к студийной технике некоторое дополнительное оборудование. Мне очень помогла дружба с профессионалами своего дела, а познакомились мы в сети. Надо отметить, что и доктор Винченто сыграл немалую роль. Ведь это он научил меня, как открыть виртуальный счет, как зарабатывать деньги на скачках и выгодно вкладывать в десятки маленьких фирм. Имея монету, мне было совсем несложно войтив контакт с хакерами, оплатить их некоторые нестандартные услуги. А один из этих парней, лица которого я никогда не увижу, свел меня в Сети со спецами по взлому и шпионской технике.

Без этих маленьких хитростей Куколка не сумела бы бежать. Это теперь ей кажется, что она провернула все сама. Что у нее не отнимешь, так это способности к обучению. Схватывала девочка на лету, но без меня, со всей своей ловкостью, никуда бы не выбралась.

Впрочем, на ее месте я бы остался внутри. По сути дела, она беспомощнее меня, потому что мне хуже не станет.

Одним словом, благодаря приятелям из Сети я обзавелся схемами и собрал несколько полезных устройств. Я точно знаю, какие участки парка не просматриваются. Туда мы и пошли гулять, я и Дэвид, ну и Роби, в качестве полезного балласта. Потом я отпустил Дэвида покушать и пообещал, что позвоню в случае чего. Но с Роби никогда ничего не случалось, он ведь не Таня и не боится людей. Он может усесться на клумбу и часами разглядывать Цветок. А еще лучше — дать ему мозаику.

Я подсунул ему листок, вместе с книгой, и попросил нарисовать.

— Роби рисует цветы? — задумчиво промолвил он, словно ожидая от меня совета. И тут до моей жирафьей натуры дошло. Господи, ну каким же я был простофилей, а еще книжек начитался по психологии и психиатрии! Дилетант, корчащий из себя всезнайку! Я корил себя последними словами и одновременно дрожал от возбуждения. Парень ждал приказа.

Я не впервые оставался с Роби один на один и уже перестал тревожиться, что он перевернет меня вместе с коляской, дабы получше изучить ее устройство, или что он убежит и прыгнет в мелководный, декоративный ручей, берущий начало из водопровода. Но я впервые заговорил с Роби о его любимом занятии, и слова мои, как теперь оказалось, запустили в его поврежденном мозгу некую управляющую схему.

Малыш ждал, теребя в руке красный фломастер и не делая попыток забрать у меня листок.

Я облизнул губы и огляделся, не идет ли кто.

— Нет, Роби, не цветы. Нарисуй мне… — внезапно мне показалось, что я нащупал нить… — Нарисуй мне картинку, которую ты рисовал для чужих людей.

— Для чужих? — на розовом, поросячьем лбу недоросля пролегла морщинка.

— Нарисуй картинки, которые ты рисовал для доктора Пэна. Помнишь, он приходил с чужими докторами, и ты для них рисовал. Тебя тогда похвалили… — Я импровизировал на ходу, но глазенки Роби уже разгорелись. Единственное, что я не учел, непростительная ошибка для великого Питера, знатока детской психологии, я не учел, что Роби не говорит от первого лица. Беседа с ним напоминала нелепые диалоги апачей из замшелых вестернов. Только перейдя в третье лицо, мы достигли взаимопонимания.