Роальд Даль - Nunc dimittis (Ныне отпущаеши)

- Да он попросту нахал! - воскликнул я.

- Нет, Лайонель, пет! Ты совершено не прав. Если бы ты только мог его выслушать, как он прелестно обо всем этом говорит, с какой неподдельной искренностью. Сразу видно, что он чувствует то, что говорит.

- Повторяю, Глэдис, он же нахал!

- Нельзя же быть таким глупым, Лайонель. И потом, дай мне закончить. Первое, что я ему тогда сказала, что мой муж (который тогда еще был жив) ни за что на это не согласится.

"А ваш муж и не должен об этом знать, - отвечал он. - Стоит ли волновать его? Никто не знает моего секрета, кроме тех женщин, которых я рисовал".

Я еще посопротивлялась немного, и потом, помнится, он сказал: "Моя дорогая леди Понсонби, в этом нет ничего безнравственного. Искусство безнравственно лишь тогда, когда им занимаются дилетанты. То же - в медицине. Вы ведь не станете возражать, если вам придется раздеться в присутствии врача? "

Я сказала ему, что стану, если я пришла к нему с жалобой на боль. в ухе. Это его рассмешило. Однако он продолжал убеждать меня, и, должна сказать, его доводы были весьма убедительны, поэтому спустя какое-то время я сдалась. Вот и все. Итак, Лайонель, дорогой, теперь ты знаешь мой секрет. Она поднялась и отправилась за очередной порцией бренди.

- Глэдис, это все правда?

- Разумеется, правда.

- Ты хочешь сказать, что он всех так рисует?

- Да. И весь юмор состоит в том, что мужья об этом ничего не знают. Они видят лишь замечательный портрет своей жены, полностью одетой. Конечно же, нет ничего плохого в том, что тебя рисуют обнаженной; художники все время это делают. Однако наши глупые мужья почему-то против этого.

- Ну и наглый же он парень!

- Думаю, он гений.

- Клянусь, он украл эту идею у Гойи.

- Чушь, Лайонель.

- Ну разумеется, это так. Однако вот что скажи мне, Глэдис. Ты что-нибудь знала о... об этих своеобразных приемах Ройдена, прежде чем отправиться к нему?

Когда я задал ей этот вопрос, она как раз наливала себе бренди; поколебавшись, она повернула голову в мою сторону, улыбнулась мне своей шелковистой улыбочкой, раздвинув уголки рта.

- Черт тебя побери, Лайонель, - сказала она. - Ты дьявольски умен. От тебя ничего не скроешь.

- Так, значит, знала?

- Конечно. Мне сказала об этом Гермиона Гэрдл-стоун.

- Так я и думал!

- II все равно в этом нет ничего дурного.

- Ничего, - согласился я. - Абсолютно ничего. Теперь мне все было совершенно ясно. Этот Ройден и вправду нахал и к тому же проделывает самые гнусные психологические фокусы. Ему отлично известно, что в городе имеется целая группа богатых, ничем не запятых женщин, которые встают с постели в полдень и проводят остаток дня, пытаясь развеять тоску, - играют в бридж, канасту, ходят по магазинам, пока но наступит час пить коктейли. Больше всего они мечтают о каком-нибудь небольшом приключении, о чем-нибудь необычном, и чем это обойдется им дороже, тем лучше. Понятно, новость о том, что можно развлечься таким вот образом, распространяется среди них подобно вспышке эпидемии. Я живо представил себе Гермиону Гэрдлстоун за карточным столиком, рассказывающую им об этом:

"... Но, дорогая моя, это просто потрясающе... Не могу тебе передать, как это интересно... гораздо интереснее, чем ходить к врачу... "

- Ты ведь никому не расскажешь, Лайонель? Ты же обещал.

- Ну конечно нет. Но теперь я должен идти. Глэдис, мне в самом деле уже пора.

- Не говори глупости. Я только начинаю хорошо проводить время. Хотя бы посиди со мной, пока я не допью бренди.

Я терпеливо сидел на диване, пока она без конца тянула свое бренди. Она по-прежнему поглядывала на меня своими погребенными глазками, притом как-то озорно и коварно, и у меня было сильное подозрение, что эта женщина вынашивает замысел какой-нибудь очередной неприятности пли скандала. Глаза ее злодейски сверкали, а в уголках рта затаилась усмешка, и я почувствовал хотя, может, мне это только показалось, - запахло чем-то опасным.

И тут неожиданно, так неожиданно, что я даже вздрогнул, она спросила:

- Лайонель, что это за слухи ходят о тебе и Жанет де Пеладжиа?

- Глэдис, прошу тебя...

- Лайонель, ты покраснел!

- Ерунда.

- Неужели старый холостяк наконец-то обратил на кого-то внимание?

- Глэдис, все это просто глупо. - Я попытался было подняться, по она положила руку мне на колено и удержала меня.

- Разве ты не знаешь, Лайонель, что теперь у нас не должно быть секретов друг от друга?

- Жанет - прекрасная девушка.

- Едва ли можно назвать ее девушкой. - Глэдис помолчала, глядя в огромный стакан с бренди, который она сжимала в обеих ладонях. - Но я, разумеется, согласна с тобой, Лайонель, что она во всех отношениях прекрасный человек. Разве что, - заговорила она очень медленно, - разве что иногда она говорит весьма странные вещи.

- Какие еще вещи?

- Ну, всякие - о разных людях. О тебе, например.

- Что она говорила обо мне?

- Ничего особенного. Тебе это будет неинтересно.

- Что она говорила обо мне?

- Право же, это даже не стоит того, чтобы повторять. Просто мне это показалось довольно странным.

- Глэдис, что она говорила? - В ожидании ответа я чувствовал, что весь обливаюсь потом.

- Ну как бы тебе это сказать? Она, разумеется, просто шутила, и у меня и в мыслях не было рассказывать тебе об этом,, но мне кажется, она действительно говорила, что все это ей немножечко надоело.

- Что именно?

- Кажется, речь шла о том, что она вынуждена обедать с тобой чуть ли не каждый день или что-то в этом роде.

- Она сказала, что ей это надоело?

- Да. - Глэдис Понсонби одним большим глотком осушила остатки бренди и выпрямилась. - Если уж тебе это действительно интересно, то она сказала, что ей все это до чертиков надоело. II потом...

- Что она еще говорила?

- Послушай, Лайонель, не нужно так волноваться. Я ведь для твоей же пользы тебе все это рассказываю.

- Тогда живо рассказывай все до конца.

- Вышло так, что сегодня днем мы играли с Жанет в канасту, и я спросила у нее, не пообедает ли она со мной завтра. Пет, сказала она, она занята.

- Продолжай.

- По правде, она сказала следующее: "Завтра я обедаю с этим старым занудой Лайонелем Лэмпсоном".

- Это Жанет так сказала?

- Да, Лайонель, дорогой.

- Что еще?

- Ну, этого уже достаточно. Не думаю, что я должна пересказывать и все остальное.

- Прошу тебя, выкладывай все до конца!

- Лайонель, ну не кричи же так па меня. Конечно, я все тебе расскажу, если ты так настаиваешь. Если хочешь знать, я бы не считала себя настоящим другом, если бы этого не сделала. Тебе не кажется, что это знак истинной дружбы, когда два человека, вроде пас с тобой...

- Глэдис! Прошу тебя, говори же!

- О Господи, да дай же мне подумать! Значит, так... Насколько я помню, па самом деле она сказала следующее... - Ноги Глэдис Понсонби едва касались пола, хотя она сидела прямо; она отвела от меня свой взгляд и уставилась в стену, а потом весьма ловко заговорила низким голосом, так хорошо мне знакомым: - "Такая тоска, моя дорогая, ведь с Лайонелем все заранее известно, с начала и до конца. Обедать мы будем в Савой-гриле - мы всегда обедаем в Савой-гриле, - и целых два часа я вынуждена буду слушать всю эту напыщенность... то есть я хочу сказать, что мне придется слушать, как он будет бубнить про картины и фарфор - он всегда бубнит про картины и фарфор. Домой мы отправимся в такси, он возьмет меня за руку, придвинется поближе, на меня пахнет сигарой и бренди, и он станет бормотать о том, как бы ему хотелось, о, как бы ему хотелось, чтобы он был лет на двадцать моложе. А я скажу: "Вы не могли бы опустить стекло? " И когда мы подъедем к моему дому, я скажу ему, чтобы он отправлялся в том же такси, однако он сделает вид, что не слышит, и быстренько расплатится. А потом, когда мы подойдем к двери и я буду искать ключи, в его глазах появится взгляд глупого спаниеля. Я медленно вставлю ключ в замок, медленно буду его поворачивать и тут - быстро-быстро, не давая ему. опомниться, - пожелаю ему доброй ночи, вбегу в дом и захлопну за собой дверь... " Лайонель! Да что это с тобой, дорогой? Тебе явно нехорошо...