Георг Смит - Космическая чума

Я вспомнил случай с ребенком. Даже если ребенок окажется еще одним переносчиком, пройдет слишком много времени, пока он вырастет и его смогут использовать.

Я пошел дальше. Ведь не колесил же я по округе, кусая наивных граждан. Видно, вполне достаточно меньшего контакта. Укус просто ускоряет процесс.

Так что я здесь в полной безопасности и в соответствии со своими желаниями. Могу остаться с Фелпсом и кусать только фелпсовых аристократов, а могу отправиться к людям хайвэя и кусать там кого заблагорассудится.

Я усмехнулся, глядя в зеркало. Пусть, я добрый парень, но уж кусаю лучше, чем другие. Я показал зубы своему отражению, получилась отличная реклама зубной пасты с голливудской улыбкой.

Мое отражение посуровело.

«Стив! – подумало оно. – Старый чертяка! Уж если собрался кого-нибудь укусить, ступай подальше от Медицинского центра».

Часом позже они вырвали мне клыки без всякой анестезии.

Торндайк зашел посмотреть развитие инфекции и признал, что через несколько дней я буду готов к основному лечению.

– Мы бы хотели отсрочить основные процедуры как можно дольше, – сообщил он. – Потому что это слишком надолго лишает пациента способности передвигаться.

Он нажал кнопку звонка, выждал, и скоро дверь открылась, пропуская санитара, толкающего передвижной столик, нагруженный медицинским хламом. Я все еще не понимал, что лежит на столике, потому что был слишком поражен, чтобы это заметить.

Я уделил все внимание Катарине, выряженной в униформу Серой Леди и ставшей чрезвычайно услужливой, посвежевшей, веселой и довольной. Язык мой застыл, дернулся и остался неподвижен.

Управлялась Катарина вполне профессионально. Она взяла подкожный инъектор и вложила в протянутую руку Торндайка. Ее глаза глянули на меня и ободряюще улыбнулись. Она твердой рукой взяла мою руку, крепко сжала ладонь и держала ее, в то время как Торндайк выстрелил мне во второй сустав. Ее хватка стала еще крепче, когда она выдохнула:

– Стив, я так рада!

И затем продолжила свою работу.

Меня поразила ирония происходящего, но я вспомнил чудовищную радость тех, кто подхватил инфекцию.

Затем меня захватила волна агонии, и я запомнил только то, как Катарина сложила полотенце, вытирая капельки пота с моего лица. Она обняла мою голову руками и тихо напевала, пока не прошла пучина боли. Потом она вновь взялась за дело и отодвинула Торндайка в сторону, чтобы самой закрепить ремешки манипулятора. Она сделала это нежно и осторожно. Затем наградила меня стаканом ледяной воды, поставив его так, чтобы я мог дотянуться до него здоровой рукой. Она вышла, посмотрев мне в глаза долгим изучающим взглядом, и я понял, что она вернется позже, чтобы поговорить со мной наедине. Такой искушенный телепат, как Торндайк, мог запросто подслушать смысл нашей интимной беседы и обернуть ее в свою пользу.

Как только Катарина вышла, Торндайк обернулся ко мне и с циничной самоуверенностью сказал:

– Вот и нашли на вас управу, Стив! Наркотик сломил все, но притупленные волны боли устояли.

– Так вы предложили ей уплатить по счету, Торндайк? – умудрился я улыбнуться.

– Да за вашу шкуру она не даст и монеты, – отозвался он презрительно и, хмыкнув, вышел, оставив меня наедине с мыслями и болью.

Крошечный манипулятор обрабатывал второй сустав моего пальца, ритмично перемещаясь вверх и вниз, и с каждым мгновением боль возвращалась. К тому же, он упражнял и первый сустав, который так закостенел, что мускулы отказывались им двигать уже несколько часов. Это тоже подливало масла в огонь.

Наркотик помогал, но он также мешал моей способности сосредоточиться. Начиная с этой точки, все становилось ясно, логично и понятно. Катарина была здесь, потому что они связались с ней по каким-то каналам и сказали: «Попробуйте отказаться, и увидите, что ваш любимый умрет в муках». Вроде бы разумно, но дальше все обретало какой-то сумбурный и загадочный смысл. При обычных обстоятельствах Катарина должна была бы прийти ко мне при первой же возможности, как, впрочем, и я к ней, если бы знал, как. И, мало того, я, возможно, поклялся бы им в вечной преданности, даже если бы не разделял их воззрений.

Но Катарина была достаточно смышленой, чтобы понять, что я более ценен живой, нежели мертвый. Зачем же тогда она пришла сюда и отдалась им в руки? Одна, она могла бы потерять голову от беспокойства. Но у людей хайвэя было достаточно хороших советников, которые объяснили бы, что Стив Корнелл был тем малым, который мог запросто устроиться среди врагов или друзей. Почему они не пытались подобрать меня, пока не стало очевидным, что я на пороге курса лечения. Тогда они забрали меня, поскольку Медицинскому центру требовалась любая информация, которую они могли добыть обо мне, как о переносчике. Если бы кто-нибудь в Хоумстиде знал о происшедшем в зале суда, я бы сейчас был среди друзей.

И тут жуткая мысль поразила меня как удар грома.

Переориентация.

Добровольное желание Катарины помогать им было вызвано переориентацией и ничем больше.

Хотя я слышал о ней и раньше, но теперь столкнулся с ней воочию и понял, какая это мерзость. С ее помощью доктор Джекил превращался в мистера Хайда. Она проходила почти мгновенно, ее скорость зависела от соотношения силы мозга оператора и испытуемого объекта. Сопротивляющийся мозг переориентировать куда труднее, чем уступивший добровольно. И залипнет образ надолго, пока кто-нибудь не высвободит его вновь. Причем, проще сделать плохого человека из хорошего, чем наоборот. Слишком трудное дело – удовлетворить каждого, хотя люди выработали теорию, будто все «хорошее» должно идти на пользу человечеству, в то время как «плохое» несет ему одни неприятности. Короче, я считаю так: ни одна культура, основанная на грабеже, жульничестве, разбое и мракобесии, не выживет.

При мысли о том, что в Катаринин мозг кто-то вмешался, я закипел от негодования. Забыв о боли, я начал неистово зондировать окружающее. И чем больше я зондировал, тем больше понимал, что все тщетно.

Здесь я был практически неподвижен и зависел во всем от них. Не было времени пытаться спасти возлюбленную, которая будет брыкаться и звать на помощь. Всю дорогу, пока я не доберусь до укромного места, где получу и проведу переориентацию. Последнее не так уж сложно – среди многих вещей, которые я слышал о переориентации, было то, что она могла не устоять и рухнуть перед сильными человеческими чувствами и узами. Да и подсознание всегда оказывает сопротивление новой личности.

Что касается моего экстрасенсорного прощупывания, я не нашел ничего нового. Пациенты, медсестры, персонал, сиделки, пара врачей и ученых, корпевших над кипами бумаг. И, наконец, Катарина, склонившаяся над автоклавом. Она раскладывала в ряд инструменты под надзором старшей медсестры, объяснявшей, что для чего служит.